Шкатулка с бабочкой

— Беременна, — подтвердила Мариана. — Бедное дитя. Ты знаком с тем молодым человеком, с которым она встречалась прошлым летом в Качагуа? — Рамон мрачно кивнул. — Так вот, негодяй ее обрюхатил и сбежал.

— Такое постоянно случается, Мариана, — устало возразил Игнасио.

— Но она мне нравилась, и эта девушка не заслуживает такого обращения. Она была совсем не такой, как эти женщины легкого поведения, которые слоняются вокруг порта в Вальпараисо. Эстелла была очень ответственной. Я скрутила бы этому мерзавцу шею собственными руками, если бы такая возможность представилась.

— И где же она сейчас? — спросил Рамон, ощущая тошноту в желудке и головокружение. Он опустошил стакан и сглотнул, чувствуя полнейший дискомфорт.

— Игнасио отправил ее обратно в Запаллар, — произнесла Мариана сдавленным голосом.

— Я сказал, что она может вернуться, когда родится ребенок. Возможно, ее мать сможет присматривать за ним в течение дня, пока она будет работать, — пояснил Игнасио деланно спокойным голосом.

— Я знаю, но она была просто в отчаянии. Знаешь, Рамон, она верила, что он вернется. Он сказал ей, чтобы она ждала, и бедная девочка поверила. Я не хотела разрушать ее надежды, поэтому сделала вид, что тоже в это верю. Но, насколько мне известно, о нем ничего не слышно. Диос мио, какая низость. — Она снова вздохнула.

— Она сообщила его имя? — осторожно спросил Рамон.

— Нет, она не сказала. Безусловно, ей было слишком стыдно.

— Ну хватит, женщина, у меня уже голова кружится, — раздраженно отрезал Игнасио. — Рамон может пользоваться домом. Если ему нужна прислуга, пусть нанимает.

— Временно, конечно, Эстелла может вернуться, и я хотела бы, чтобы эта работа оставалась за ней, — озабоченно повторила Мариана.

— Я не возражаю, — сказал Игнасио. — Когда ты хочешь поехать?

— Завтра утром, — автоматически ответил Рамон. В его голове все крутилось и жужжало, как многочисленные шестеренки в механизме часов. — Я сейчас, только схожу вымою руки перед едой. — Когда он посмотрел на себя в зеркало, то увидел, что его лицо почти полностью потеряло цвет, став серовато-желтым. Он начал поколачивать пальцами по щекам, чтобы вызвать прилив крови, но это было бесполезно, лицо сохраняло потрясенное выражение.

— Зачем ты разрешил ему пользоваться домом? — спросила Мариана у мужа, когда Рамон вышел из комнаты. — Я думала, ты скажешь, чтобы он больше у нас не жил.

— По той простой причине, что жизнь в летнем доме в одиночестве напомнит ему о жене и детях. Возможно, что там, на берегу, он найдет свои потерянные чувства. Не знаю. Я хватаюсь за соломинку, но, может быть, море напомнит ему о тех счастливых былых временах, когда он был с Элен, прежде чем все пришло к такому финалу.

Мариана с любовью положила ладонь на руку мужа и ободряюще улыбнулась ему.

— Похоже, что мы страдаем от этого больше, чем он, — сказала она, с тоской вспоминая Федерику и Хэла.

— Безусловно, мы страдаем больше, чем он. Проблема в том, что он вообще не страдает, — уточнил Игнасио. — А теперь тихо, я слышу его шаги.

Когда Рамон вернулся в гостиную, родители уже встали и не спеша переходили в столовую. Мариана посмотрела на него и сочувственно улыбнулась. Игнасио был менее тактичен.

— С тобой все в порядке, сын? Ты что-то побледнел.

— Ничего, со мной все в порядке, — уныло ответил Рамон.

— Послушай, я понимаю, что у тебя были не лучшие времена. Я только подумал, что ты избегаешь проблем.

— Нет, папа. Я постоянно думаю об Элен и детях, — соврал он.

— Так почему же ты не едешь, чтобы увидеться с ними? Чего ты боишься?

— Я не боюсь. Просто Элен нужно побыть одной, — начал он.

— Ради бога, сын, в этом и состоит проблема — Элен слишком долго была одна, — резко перебил его Игнасио.

— Ей потребуется время, чтобы устроиться в Польперро. Она вовсе не нуждается в том, чтобы я ей как-то помешал.

— Тогда пиши детям, звони им время от времени, будь отцом, Рамон. Не избегай своей ответственности.

— Я думаю о нашей дорогой маленькой Федерике и о том, как она любит тебя, ми амор. Твой отец прав. Ты не должен пренебрегать ими, — поддержала мужа Мариана, взяв сына за локоть и ласково похлопывая его по руке.

Когда Рамон на следующее утро отправился в Качагуа, Элен, Федерика и Хэл уже не занимали его мысли. Все, о чем он мог думать, было связано с Эстеллой. Он провел мучительную ночь, сражаясь с демонами вины и раскаяния, парившими у его постели и терроризирующими его совесть, что сделало сон практически невозможным. Он попытался прогнать их, стараясь сосредоточиться на новой книге, которую задумал написать, но Эстелла продолжала держаться на поверхности его сознания, как розовый бутон в водоеме, никак не желающий тонуть.