Шкатулка с бабочкой

Выключив свет в комнате Федерики, она сообщила ей, что говорила с Абуэлитой, которая шлет ей привет и свою любовь и просит нарисовать их новый дом. Вначале Федерика обрадовалась. Она закрыла глаза и представила картину, которую нарисует, и письмо, которое напишет. Но потом она ощутила, как ее сердце сжала тоска. Она вспомнила доброе лицо бабушки, летний дом в Качагуа, который ей так нравился, синее море и мягкий песок, так непохожий на песок Англии. Она вспомнила деда в его неизменной панаме, прогулки на пони на побережье Папудо и милого ее сердцу Расту. И тут вдруг она вспомнила об обещании матери купить ей щенка и расплакалась. Не потому, что у нее пока не было щенка, а потому, что это обещание было дано, чтобы отвлечь ее от ссоры, которую она подслушала. «Теперь тебе уже никогда больше не понадобится возвращаться домой». Слова матери эхом раздавались в ее голове до тех пор, пока виски не сжала боль. В конце концов, больше не в силах терпеть охватившее ее состояние безутешности, она открыла шкатулку с бабочкой, стоявшую на тумбочке, и позволила своему измученному сознанию умчаться в таинственный мир отцовских рассказов. Боль начала стихать, по мере того как она преодолевала горные вершины Анд, гонялась за львами в Африке и пролетала над равнинами Аргентины на воздушном шаре. Засыпая, она ощутила на лице ласковое солнце, тепло и… любящие руки отца.

Глава 15

Сантьяго, Чили

Когда Мариана сообщила Рамону о своем разговоре с Элен, он почувствовал, как его наполняет ощущение вины. Он написал только один раз и не звонил, хотя, учитывая его доходы, мог позволить себе продолжительный телефонный разговор с абонентом в любой точке земного шара. Он знал, что обязан был это делать. Единственное оправдание, которое он мог найти в свой адрес, заключалось в том, что все это время он постоянно был занят своими путешествиями и завершением работы над новой книгой. В действительности он намеренно потерялся в Индии. Рамон снял хижину на берегу и писал там свой роман, стараясь забыть Элен и детей. Он пытался позабыть и об Эстелле. В первом намерении он преуспел, поскольку его длительные отъезды и приспособленность к одиночеству уже стали привычным состоянием, так что в этом смысле ничего не изменилось. Но с Эстеллой дело обстояло совсем иначе — он тосковал без нее и ничего не мог с этим поделать.

Несмотря на свою внешнюю беззаботность, он прекрасно понимал, как непорядочно с ней поступил. Он ведь просил ее ждать и не сомневался, что она ждала его, работая в кухне, нарезая овощи, выполняя свои повседневные обязанности и плавно проплывая по дому, оставляя за собой шлейф аромата роз. Он не хотел звонить ей или писать, потому что не знал, что говорить. Он не мог сказать то, что она хотела услышать, поскольку знал, что уже никогда не сможет связать себя с кем-либо серьезными отношениями. Он причинил боль Элен и детям и не хотел, чтобы с Эстеллой произошло то же самое. Но, возможно, летом он сможет вернуться обратно и тогда снова займется с ней любовью.

Однако когда он представил себе, что Эстелла влюбилась в кого-то другого, жгучая ревность стала расти в его груди, как вырвавшийся на свободу демон, охвативший его разум и истерзавший его до такой степени, что он чуть было не упаковал свои немногочисленные пожитки, чтобы вернуться в Качагуа и поймать ее с поличным. Но затем его рассудок успокоил чувства. Она любит его, а любящая женщина становится преданной, как собака. Он проводил ночи с незнакомками, которые не приносили ему удовлетворения, представляя на их месте Эстеллу, и демон ревности его больше не тревожил. Он ждал, когда наступит лето, чтобы вернуться и обрести ее снова.

Когда в конце августа он вернулся в Чили, то сразу направился в Сантьяго, где поселился в новой квартире в округе Лас-Кондес. Но у него не возникало ощущения, что он находится дома. В сущности, он скучал по Вине и по своей семье, которой лишился. Теперь, после нескольких месяцев одиночества, проведенных в Индии, он уже не ощущал душевного спокойствия наедине с самим собой. Он не привык к одинокому образу жизни в Чили и по этой причине испытывал определенный дискомфорт. Поэтому он часто жил в доме родителей, старинном особняке в колониальном стиле на Авенида эль Боско. Мать была рада возможности видеть его чаще и взяла на себя все домашние заботы о нем не хуже любящей жены. Отец принял эту ситуацию с меньшим энтузиазмом.

— У него есть жена, женщина. Он слишком стар, чтобы нуждаться в мамочке, — сердито пробурчал он как-то вечером, когда, придя домой, обнаружил, что гостиная захламлена разбросанным повсюду фотографическим оборудованием, пачками снимков и прочими принадлежностями.

— Начо, ми амор, у него были тяжелые времена. И теперь он остался совсем один, — запротестовала она, следуя за ним в кабинет.

— Вот как? Тогда почему он не попросит Элен вернуться к нему? Это ведь очень просто. Но если ты всегда будешь брать заботы о нем на себя, он даже не пошевелится.

— Он не знает, чего хочет, — сказала она жалостливым голосом.