Шкатулка с бабочкой

— Дыры, в которых я виновата. Я тогда запуталась, я страдала. У меня была депрессия.

— Ты была права. У тебя было подавленное настроение. Но ничего не изменилось. Вообще ничего не изменилось.

— Тогда ты говорил, что любишь меня, — сдавленным голосом произнесла она.

— Я и сейчас тебя люблю, но не так, как тебе хотелось бы. Тебе нужен мужчина, который любил бы тебя каждый день. Но я скоро уеду, а ты останешься одна и снова поддашься депрессии. Тут я ничего не могу поделать.

— Значит, шансов больше нет?

— Для чего?

— Чтобы попробовать начать снова, — сказала она, почти теряя голос от унижения.

Рамон погладил ее волосы и молча уставился в темноту. Он думал об Эстелле и о той уверенности, с которой она его любит. Элен вызывала у него жалость, и его снова одолело старое, до боли знакомое ощущение клаустрофобии. Он все еще любил ее, но не мог заставить измениться. Пока она пыталась охватить его своей любовью, вызванной потребностью в любви вообще, он не мог любить ее так, как она хотела бы быть любимой. Он уже чувствовал, как за окном дует ветер перемен и что наступило время отправляться в путь.

На следующее утро Рамон спустился к завтраку с упакованными чемоданами.

— Ты уезжаешь? — напряженно спросила Элен. К охватившему ее стыду добавилась вновь возвратившаяся головная боль. Как бы ей хотелось перемотать пленку назад и стереть события прошлой ночи. Она зашла слишком далеко и все разрушила.

— Да, уезжаю, — ответил он и сел возле Федерики.

— Ты уезжаешь? — запинаясь, пролепетала та. — Прямо сейчас?

Она увидела, как отец мрачно кивнул ей, подтверждая сказанное. Неужели ей привиделось, как прошлой ночью они так нежно между собой разговаривали? Она была совершенно уверена, что они снова влюблены. Как могло все так ужасно измениться всего за одну ночь? Она не могла этого постичь.

— Не печалься, ми амор. — Он прикоснулся к ее несчастному личику. — Я хочу, чтобы ты писала мне и рассказывала, как у тебя дела и чем ты занимаешься. Не пропускай даже малейших подробностей. — Большим пальцем он вытер слезу с ее щеки. — Будь хорошей девочкой и не плачь. Я скоро вернусь, чтобы снова увидеться с тобой.

Но лицо Федерики сморщилось от отчаяния, она обвила руками его шею и зарыдала.

— Я не хочу, чтобы ты уезжал, — всхлипывала она. — Пожалуйста, не уезжай.

— Я не могу остаться навсегда, ми амор. Но я вернусь, я обещаю, — уверял он. — Не забывай мне писать, — добавил он и поцеловал ее.

Когда он взял на руки Хэла, тот стал извиваться и звать мать. Элен успокоила его ласковыми словами и взяла к себе, а он вцепился в нее как напуганная обезьянка. Рамон не пытался этому препятствовать. Говорить больше было не о чем. Он поцеловал каменное лицо Элен и ушел, оставив в их сердцах ощущение пустоты и горестное чувство утраты. Элен оставалось только гадать, когда он вернется. У нее было предчувствие, что это случится только через много лет.

Федерика опрометью взбежала по лестнице и захлопнула за собой дверь спальни. Она бросилась на свое пуховое одеяло и разрыдалась. Как мог он сбежать без всякого предупреждения? Она связывала с ним все свои надежды и была уверена, что он намерен остаться. Кроме того, ему ведь понравилось жить в Польперро. Здесь было так весело. Ему понравились Эплби, но, что самое главное, казалось, что он снова любит маму. Они стали друзьями. Что же произошло? Устав плакать, она положила на колени шкатулку с бабочкой и открыла крышку. Глядя на сверкающие кристаллы, она наблюдала за тем, как бабочка расправляет крылья, меняя свой цвет с красных оттенков на голубые. В гипнотизирующих переливах древних камней она спряталась от своих горестей и внезапного ощущения отторжения, сжимавшего сердце холодными когтями. Медленно погрузившись в воспоминания, которые, казалось, отражались в каждом из крошечных самоцветов, она увидела родителей отца, стоявших на балконе в Качагуа, и Расту, мчавшегося по берегу Калета Абарка. Она увидела дом, в котором раньше жила, и широкий простор открытого океана, ощутила аромат лаванды и солнечное тепло на щеке. Потрясенная нашествием лавины воспоминаний, она закрыла глаза и поплыла им навстречу на волне отцовской любви.

Глава 19

Качагуа

Только накануне Рождества Мариана наконец решилась навестить Эстеллу. Это должен был быть рождественский визит доброй воли. Она собиралась подарить девушке серебряное ожерелье, которое купила в Сантьяго. В конце концов, ведь не она была инициатором увольнения Эстеллы. Напротив, Мариана сделала все, что было в ее силах, чтобы убедить Игнасио оставить девушку. Она ей нравилась, да и вообще, оказалась первой служанкой из всех, которые у нее когда-либо работали, которая делала все, что требуется, без указаний и проявляла инициативу без всяких напоминаний. Эстелла была достаточно толковой, чтобы ограничивать свои таланты приготовлением еды и уборкой, но, похоже, и это она делала с удовольствием.