Однако, кроме того, в этой небольшой книге нет никакого фиксированного порядка сфирот, и она говорит о порядке иного рода – о том, в котором сила Шхины размещается на «престоле», на котором «Слава Вездесущего пребывает в его середине и пребывает внутри него». Вполне понятно, что этот акт индивидуации происходит в верхней Шхине. Здесь происходит переход от бесформенности Хохмы, которая называется (в игре слов) Коах Ма, – т.е. потенция всего, что может обрести существование, – к индивидуации и дифференциации всего бытия в Бине, верхней Шхине. На самом деле, этот взгляд уже описывался в ряде текстов каббалистов Жероны, но процесс индивидуации перемещается в Зоѓаре и поздней каббале к нижней Шхине. Она обозначается здесь как «форма, что охватывает все формы», в которой каждая специфическая форма уже прообразуется в своей специфической индивидуальности, так же как она принимает и манифестирует все возможные формы тех сфирот, что находятся над ней.
Поздние каббалисты, такие как р. Меир ибн Габбай[75], пытались определить более точно, как индивидуальная природа каждой вещи может быть понята внутри Шхины как «воля движения», как движущий элемент, что ищет выражения в процессе Творения. Эта идея была выражена иначе в мотиве одежд Шхины. Все творения Бога прообразуются в одеждах Шхины; поэтому, когда Он управляет миром, Он смотрит на творения, не в Себя, но скорее на прообразы в одеждах Шхины:
Шхина есть форма высших и низших существ; все формы сфирот и все их имена формируются внутри неё, и все души и ангелы и святые существа высекаются в ней… Как высекаются на ней низшие формы, которые не принадлежат её реальности? Это похоже на царя, который живёт в своём дворце, и различные люди приходят увидеть его. Есть те, кто смотрит на облачение его, те, кто смотрит на тело его, и те, кто смотрит на дела его. Конечно, очевидно по его делам, что он – царь, ибо он производит некоторые изменения в своих одеждах: одежды, которые он надел утром, он не надевает вечером, а одежды, которые он надел в один день, он не надевает в другой день… Так же Шхина: сколько одежд у неё есть, из которых Святой, да будет Он благословен, создал престолы, ангелов, хайот и серафим, и небо и землю, и всё, что Он создал внутри них. И все творения, которые он сделал из этих одежд её, он услышал их всех и высек их на своей одежде… И это образ всего, и внутри него Святой, да будет Он благословен, который есть YHVH, даёт свет, подобно душе для тела. Внутри всего находится Он, который охватывает всё и связывает всё, и на которого не намекают в любом случае [т.е. Эйн-Соф]. Ибо на всё есть намёк в Шхине, которая одевается в одежды, на которых рисуются все сотворённые вещи, и она именуется всеми их именами[76].
В этом всеохватном символизме Шхина вполне представляет оживление скрытой божественной жизни. В ходе этого развития образ Шхины также связывался с мистической теорией языка, столь значимой для каббалы вообще. Творческая энергия Бога проявляет себя в Его слове, посредством которого, согласно псалмопевцу, «небеса были созданы» (Пс. 33:6). Божественное «слово» в своём развитии и индивидуации от сокровенной мысли к вербальной артикуляции является для каббалистов медиумом, посредством которого действует божественная энергия. На самом деле, мир божественных сил символически выражается, прежде всего, в мире языка. Согласно часто цитируемой мишне (Трактат Авот), мир был сотворён посредством десяти «слов» (маамарот) или logoi; впоследствии, доктрина сфирот сделала эти десять слов полунезависимыми, творческими изначальными словами, в которых была сконцентрирована вся активная энергия. Но это божественное слово – не только единовременная манифестация творческой силы, которая после этого удаляется от созданного мира в себя. Напротив, оно присутствует во всём, что существует, и живёт во всех вещах как неисчерпаемая или возобновляемая сила.
Если Зоѓар интерпретирует каждый акт божественной «речи» как акт сфирот, хотя и не обязательно Шхины, то были работы современников, которые учили иной позиции: каждый акт Божественной речи означает акт Шхины.[77] Зоѓар относит это к верхней Шхине (т.е. к её активному аспекту); в пассаже, использующем символизм матери, он предлагает следующую интерпретацию Быт. 1:3, первого стиха Торы, где упоминается речь Бога: