Шхуна «Колумб»

Где-то за островом, над материком, небосклон пересекали молнии, но звуки грома сюда уже не долетали. Над Ясей мигали яркие, точно вымытые грозой, звёзды, за горизонтом исчезал узенький серп молодого месяца. Но ни звёзды, ни месяц не могли привлечь внимание плывущей. Её мысли сосредоточились только на свете маяка.

После грозы воздух и вода стали холоднее. Девочка чувствовала, как стынет тело и силы покидают ее; руки болели от усталости, пальцы на ногах свело. Удары волн всё чаще попадали в лицо, и, не в силах поднять голову, Яся нахлебалась горько-солёной воды. После каждого такого глотка тело тяжелело, и всё сильнее охватывало желание не поднимать рук, закрыть глаза. Будь что будет, только бы отдохнуть!..

Но вот снова призывно вспыхивает маяк, и снова руки находят силы грести по воде, возвращается надежда, возобновляется упорное желание доплыть до берега.

Долго девочка борется с волнами, а маяк светит всё так же ровно, но не приближается, и кажется, что невозможно доплыть до манящего огонька.

Исчезают надежда и силы. Яся ещё механически рассекает воду руками, но глаза её уже закрыты, и она не видит ни света маяка, ни неба над собой. Волны поднимают тело, бросают вниз, снова поднимают. Она уже почти потеряла сознание, только руки, как заведённые, все так же упорно загребают воду.

Как в тумане, встают неясные воспоминания. Обрывками мелькают события, одно за другим проплывают знакомые лица. Но вот их сменяют какие-то страшные, фантастические чудовища, в ушах звучит дикий визг, кажется — светит огонь, пылает пожар, обжигает грудь, и вновь все пропадает…

Пока девочка борется за свою жизнь, перенесёмся на берег острова — туда, где возвышается маяк. Груды подводных камней на мели преграждают здесь путь судам на протяжении нескольких километров. Ближе к острову отдельные камни уже выступают из воды. Этот барьер заканчивается россыпью невысоких, разрушенных ветром и водой известковых скал, над которыми высится маяк. Между скалами лежат небольшие песчаные мели, выползающие далеко на берег, обозначая своим верхним краем границу прибоя.

Море, разбуженное южным шквалом, сменяющимся западным ветром, создавало над подводными скалами множество бурунов, накатывало огромные волны прибоя и с гулом разбивало их об остроконечные скалы. Затем валы с шипением растекались по песку, белыми языками касаясь линии прибоя. Только ловкий и хорошо знающий побережье человек мог бы в такое время с огромным трудом подвести к берегу лодку. Да и то лишь в одном месте — справа от маяка, примерно в ста шагах от маленького домика, в котором жил смотритель со своей семьёй. Там подводные скалы немного расступались, создавая воронкообразное углубление. Туда набегала сильная волна, но водоворот, образованный ею, все же можно было преодолеть. И Марк не раз, несмотря на шум и кипение воды, причаливал в этом месте на «Альбатросе».

Уже прошло три дня с тех пор, как пропал Марк, и три ночи обитатели маяка не спали. В аппаратной стоял, облокотившись о подоконник, смотритель маяка Дмитрий Завирюха. Он стоял так с самого вечера — с тех пор как зажёг огонь на маяке, и всё время смотрел на темное море, ничего не видя. Впрочем, он и при свете увидел бы не больше. Он думал о своём исчезнувшем сыне.

Третий день нет никаких известий, хотя пропавших искали все рыбаки, краснофлотцы, водолазы, эсминец, самолёт. Приезжали следователи, но и они никаких следов не нашли. Так и сообщили ему днём, когда они с женой ходили в Соколиный. И лишь грозным предзнаменованием стояло перед ним воспоминание о двух погибших в предыдущие ночи жителях острова.

«Где же Марк, сынок любимый? Какой мальчик был!»

Смотритель терялся в догадках. Он уже не надеялся когда-нибудь увидеть сына. Он не мог без боли думать о комнате в маленьком домике, где в таком же оцепенении сидела мать Марка и, не отрываясь, смотрела в одну точку. Ей казалось — вот-вот откроется дверь, и войдет её мальчик, с весёлым смехом расскажет о последнем рейсе «Колумба», о трусоватом Андрее и отважном Стахе, бросит несколько шуточек, и она поцелует его. По щекам неудержимо текли слёзы, но она их не замечала. Сидела на скамье у стола и не сводила глаз с двери.

На постели спал полуодетый Гришка. Теперь его взяли домой, и каждый раз, когда вечером родители возвращались из Соколиного и не отвечали на вопросы о Марке, мальчик заливался слезами. Тогда дед Махтей брал его за руку и утешал до тех пор, пока ребёнок не засыпал.

Сейчас деда в комнате не было. Он вышел из дому, чтобы побыть наедине со своими мыслями, не видеть страданий дочери. Он знал — уговорами ей не помочь.

Дед выстоял всю грозу под дождем, в старом рыбачьем плаще, с непокрытой головой. Он вспоминал свою трудную жизнь, которая вся почти прошла на воде. Вспомнил палубы многих парусников и пароходов. Все они знали его походку, испытали силу его рук, вооружённых шваброй.