Шхуна, которая не желала плавать (СИ)

Когда мы вошли в живописную, словно сошедшую с красочной иллюстрации, гавань Беддека, ее заполняли роскошные яхты, щеголявшие латунью и хромом, а также последние крики моды как женского, так и мужского пола. В окружении этих сливок общества потребления даже мы с Клэр почувствовали себя не в своей тарелке, а на «Счастливое Дерзание» они должны были произвести сокрушающее впечатление. Не могла же она не понять, какой неказистой и неуклюжей выглядит в сравнении с этими плавучими дворцами наслаждений, и, конечно, подобно любой деревенской девушке, внезапно ставшей мишенью презрительных взглядов светского общества, она готова была провалиться сквозь землю.

И едва мы подошли к пристани, как шхуна начала погружаться, словно у нее отвалилось днище. Только быстрота, с какой Фред и Ральф Пино кинулись на помощь, таща набор электронасосов, помешала ей скрыть свой стыд в донном иле.

Альберта, наоборот, этот новый мир ничуть не вывел из равновесия. Он отпраздновал свое прибытие, сбежав на берег и отделав огромного тусклоглазого голубого пуделя с одной из яхт. В простодушном высокомерии пудель попытался оспорить у него право прохода. Альберт не снизошел до драки, а просто ухватил пуделя за болтающееся ухо и одним толчком могучего плеча сбросил в воду, а потом затрусил дальше, даже не оглянувшись. Своим поступком он завоевал любовь всех рабочих верфи, и они всячески его баловали, пока мы оставались там…

На следующее утро Пино вытащили шхуну на слип, и мы вчетвером весь день трудились над ней. Как обычно, явную причину течи нам найти не удалось, а потому мы заново ее проконопатили, проложили полосы свинца под углом между ее килем и штевнями, наложили толстые слои краски и спустили на воду.

Она тотчас протекла почти также сильно, как прежде. Братья Пино взбесились и вытащили ее на берег. Теперь шестеро человек прочесали ее точно частым гребнем. И ничего нового не обнаружили. В отчаянии они сменили все пробки. И тогда мы во второй раз спустили ее на воду.

Вечер она простояла у пристани — и не потекла. Это требовалось отметить, но мы поторопились. В полночь, прощаясь с нами, Ральф Пино случайно заглянул в трюм моей шхунки. Думаю, его яростный рев был слышен по всему Кейп-Бретону. Трюм был полон. Вода уже просачивалась сквозь настил машинного отделения.

Мы включили электрические насосы и легли спать.

Уфом Ральф вернулся на борт.

— Еще раз вытаскивать эту тра-та-та, тра-та-та посудину смысла нет, — заявил он нам. — Для нее осталась только одна надежда. Одна-единственная. Видите илистую отмель в том конце бухты? Да? Ну так поставьте свой двигатель на «полный назад» и загоните эту вашу тра-та-та корзинку на отмель, да покрепче!

— И оставить ее там, до «Экспо» добираться поездом? — спросил я с надеждой.

— Нет уж, сэр! У меня тут вы ее не оставите! Когда она засядет, двигатель пусть работает. Пусть винт взболтает весь ил, какой сможет. Оставайтесь там шесть часов, а тогда мы вас стащим оттуда… и поглядим.

Я не собирался спорить с Ральфом — у него был вид человека, доведенного до исступления. Покорно я выполнил его указания. Мы задним ходом загнали «Счастливое Дерзание» на отмель, и там она провела весь день, работая винтом и мало-помалу уходя задом в мягкий ил, точно копающая гнездо черепаха.

Под вечер в гавань вошла невероятно элегантная яхта, затмив все остальные. Звалась она (нет, я не сочиняю!) «Патрицианка». На ее команде и владельце были свитера с этим названием, вышитым золотыми буквами. Прибыла она из Огайо, и было ясно по ее поведению, что она чувствует себя среди простонародья. Маневрируя, чтобы подойти к пристани, она приблизилась к нам, и ее дородный владелец (язык не поворачивается назвать его шкипером) окликнул меня и снисходительно спросил, не взять ли меня на буксир.

Нет, спасибо, ответил я. И объяснил, что моя шхуна стоит на отмели, потому что меня это устраивает. Я спросил его, доводилось ли ему слышать, что женщины Огайо накладывают на лицо косметические маски из целебной грязи? Когда он кивнул, я объяснил, что мы в Новой Шотландии таким же способом обрабатываем наши шхуны — чтобы придать им стройности. А затем я заметил, что он персонально мог бы извлечь пользу из такой процедуры. Когда он затем подошел к причалу, получилось это у него как-то неуклюже, но возможно, что-то отвлекало его мысли.

После обеда мы стащили «Счастливое Дерзание» с ее илистого ложа и подвели назад к пристани. Фред и Ральф оставались с нами до ночи, то и дело заглядывая в трюм. И — чудо из чудес! — она не протекла! Ни тогда, ни ночью, ни на следующий день.

— Она ил в себя всосала, — объяснил Ральф. — Все свои поры им забила. И уж теперь не протечет, как бы ни старалась… то есть пока не вымоет из себя ил. Ну а тогда постарайтесь найти другую илистую отмель, да побыстрее!

Глава двадцатая Привет, «Экспо»!