Шкловцы

И ложатся на комод листы «Газеты-копейки», и скапливаются изо дня в день, и обеспечивают бумагой все хозяйство: в них заворачивают глечики в канун субботы, а их по-прежнему предостаточно. Бывает, увидит тетя Фейга в дурную минуту стопку газет, как они валяются и зря пропадают, и раскричится на детей:

— Голодранцы, бездельники, сначала чуть кожу с меня не сдирают: «Мама, купи газету! Мама, купи газету!» Можно подумать, они их читают. Ничего подобного! Только бы деньгами сорить! Все, завтра прекращаю покупать газеты!..

Однако назавтра приходит Моте с пачкой свежих, пахучих газет и говорит здравство, и останавливается, чтобы рассказать новости: из Думы, из Самары, Берлина и Японии, и ежли, гаврит он, и непремене, гаврит он, и гнев тети Фейги испаряется, и на комоде остается свежеиспеченный газетный лист.

3

Ночью в большом городе стучат наборные и ротационные машины, льется кипящий свинец в матрицы, вращаются огромные рулоны бумаги, рабочие и работницы стоят в поту и свинцовой пыли, с красными и заспанными глазами, и трудятся из последних сил в красноватом электрическом свете. И все это для того, чтобы у дяди Ури каждый день появлялся на комоде новый газетный лист, который, когда дядя Ури видит его издали краем своего косого глаза, только отвлекает его от занятий. Он, правда, частенько хлопает ладонью по пачке газет, говорит себе: «Надо бы перечитать», но тут же возвращается к своей Мишне или своим «Святым изречениям» [31].

Но в один прекрасный день встает дядя Ури от послеобеденного сна в особенном, приподнятом настроении от предстоящего чтения русских газет. Щека и половина бороды у него намяты и распарены, другая половина бороды торчит дыбом. Сразу видно, на каком боку он спал. Дядя Ури полощет рот, при этом очень упрямо качает головой, будто хочет сказать «нет, нет»… После этого он кричит посвежевшим голосом:

— Фейга, жена моя, ставь самовар!

Ставят самовар. Пока он закипает, дядя Ури устраивается на канапе, стоящем у окна, и зовет:

— Фейга, жена моя, подай мне сюда какую-нибудь газету.

Тетя Фейга подходит к комоду, готовая услужить мужу в таком неожиданно возвышенном предприятии. Газеты завалены детскими учебниками и тетрадями. Тетя Фейга запускает два пальца в пачку газет, и, какой лист она вытащит, тот дядя Ури и будет читать. Неважно, за какой день и за какой месяц.

— На! — подносит тетя Фейга газету дяде Ури. — Только собиралась сама почитать.

— Я вижу, у тебя много времени, — произносит дядя Ури тоном, не оставляющим сомнений в том, что он-то занят денно и нощно. К тому же он напялил очки на нос, который теперь торчит из-под них напряженно и торжественно. Косые глаза за старенькими стеклышками выглядят глубокомысленными и большими. На дядю Ури страшно взглянуть.

Начинает дядя Ури с названия газеты, потом углубляется в цены на подписку — сколько стоит год, полгода, месяц — и подсчитывает.

— Фейга, — кричит он жене на кухню, — сколько ты платишь за газету? Копейку в день? Вот погляди!.. За три рубля можно подписаться на целый год. А сейчас, что же это за выгода?.. Говорю тебе, нам лучше подписаться. Вот наш Зяма каждый день получает-таки из Петербурга, с напечатанным адресом… Господину… Красота.

— Люди берут и подписываются, — вещает тетя Фейга из кухни.

— Если Бог даст здоровья, я, Бог даст, подпишусь, будет приходить прямо из Петербурга.

Так обещает сам себе дядя Ури и принимается за настоящую работу.

Но, решив почитать, дядя Ури читает только жирно напечатанные заголовки статей, это для него сподручнее. Маленьких русских буковок, которые, как черный перец или маковые зернышки, густо насыпаны под каждым заголовком, он побаивается.

Бывая каждый год в Нижнем на ярмарке, дядя Ури прочитывает немало вывесок на лавках. Заголовки статей напоминают ему большие вывески на ярмарке в Нижнем. Там — меха, рыба, машины, сахар. Здесь — бомбы, скандалы, убийства, войны. То, чего не сказано в заголовках, досказывает он сам, по своему разумению.

Дядя Ури читает по складам заголовок передовицы, читает, как заповедано: шнаим микре вэ-эхад таргум [32](раз прочти, два раза истолкуй) [33]:

—  Ми-ни-хо-тим го… го-ло-дать, голодать!Это значит: мы не хотим голодать! Ты слышишь, Фейга? — кричит он тете на кухню.

— Я слышу, — отзывается тетя Фейга и остается в дверях столовой.

— Мы не хотим голодать! — сурово сообщает ей дядя Ури и глядит на нее сквозь старенькие очки, которые страшно увеличивают ее глаза. — В конце концов! Хватит кровь сосать! Хор-рошо написано, как следует.

Дядя Ури читает второй заголовок:

—  Бом-бом-ба у-ув Ниж-нем Нов-нов-городе!Бомба в Нижнем. Ты слышишь, Фейга? — тут же кричит он своей супруге, занятой самоваром. — Снова бросают бомбы в Нижнем. А к кому цепляться будут? К евреям на ярмарке! Наверняка… Господи помилуй!

— Ой-ой-ой, — отвечает ему тройной тети-Фейгин вздох из кухни. Знак того, что новость воспринята.