Шкловцы

У Файвки кровь приливает к лицу. Он начинает что-то мямлить, но поди расскажи кацапу с помощью десятка русских слов, вызубренных по хрестоматии, историю про две пары штанов… он их поменял… он ему потом все отдаст… разве тот поверит?

Так и есть. Прежде чем Файвка успевает промямлить полдюжины невнятных русских слов, рука кацапа взвивается над Файвкиной головой и срывает с него картуз, а продавщицы сельтерской принимают это действие на ура. Вкусный квас был, да? Вот тебе квас!

Тут Файвка начинает плакать:

— Как же это… гроши… штаны, штаны… гроши. Ив… ив другие штаны…

Кацап отвечает очень вежливо:

— Принесешь копейку, маладой человек-с, получишь обратно картуз.

Но Файвка все упрямится: картуз ему нужен сейчас, он не может пойти домой… Тогда кацап отпихивает его:

— Ступай, еврейчик, не мешай!

И сразу запевает бодро и весело, вытирая руки о расшитый рушник:

— Квасу ядреного, прохладительного.
Квас ядреный, холодный,
Сыта медовая,
Райский вкус,
Цена ерундовая!

Первая ссуда пер. И.Булатовского

1

Бледный, без картуза, со взъерошенными волосами, с перекошенным лицом проталкивается Файвка сквозь людскую стену Всякому видать: с Файвкой только что приключилось что-то ужасное. И правда, за несколько минут он прошел все круги ада — унижение, грубое любопытство, подлость. Он вдруг почувствовал, что значит «чужие люди», что значит попасть в беду, когда папы-мамы нет рядом… Файвка поднимает глаза на воздетые к небу оглобли. Меайн ёвей эзри?[164] Откуда придет помощь моя?.. Нет выбора! Он должен бежать домой, взять пару копеек из других штанов, вызволить картуз из рук кацапа и снова бежать домой — обедать, а оттуда в хедер… Легко сказать! Сперва нужно пройти всю ярмарку, потом по улицам, да без картуза, да с такой вот несчастной физиономией! Весь город узнает, что с ним произошло… И тут Файвка видит: будильник в лавке Алтера-часовщика, к которой он протиснулся, показывает ровно три. Уже два часа, как он крутится на ярмарке. В хедере давно сидят и учат Сварбе, а он-то, Файвеле, где, а он-то что? Он даже еще и дома-то не был. Эх, не надо было пить квас у фони в разбойничьей красной рубахе! Правы были женщины… Еврей бы сжалился. Еврей бы поверил в долг. И потом, кто не знает дядю Ури? Файвка сказал бы еврею: «Я сын Ури», — тот ему бы поверил. А кацапу поди растолкуй, что Ури Косой — человек порядочный и что его сынишка Файвка тоже человек порядочный. И что у него есть эти копейки, только в других штанах… Еврею можно было бы оставить в залог не картуз, а что-нибудь другое. Например… Например, арбоканфес. Арбоканфес… а?

Слово «арбоканфес» напоминает Файвке о том, что процентщик Лейба-горбун как-то раз тоже сорвал картуз у него с головы, когда Файвка палкой с гвоздем таскал из подвала Лейбы яблоки… Файвку осеняет мысль: где-то неподалеку от часовщика должна быть лавка Лейбы-горбуна. Ах, если бы Башева, его молодая жена с румяными щеками, была сейчас в этой лавке одна! Она добрая, она бы сжалилась, она бы одолжила копейку, она бы поверила. Но сейчас как раз то время, когда Башева обедает дома с детьми… Остается только пойти взглянуть, вдруг Бог поможет. Вдруг случится чудо… Все равно пропадать.

Файвкины уши горят от нетерпения и надежды. Он изо всех сил проталкивается вперед и получает затрещины до тех пор, пока не добирается до принадлежащей Лейбе-горбуну бакалейной лавки с гонтовым козырьком над входом. Мрак залег в лавке процентщика, так же как в его каменном доме. Тянет его, этого Лейбу-горбуна, в сумрак, в тень — скрыть, схоронить все, что ему принадлежит…

Однако в черном провале дверей видит невезучий Файвка не мягкие бока, светлое лицо, не широкий приветливый фартук Башевы, а самого Лейбу-горбуна… Его борода и лицо белеют привидением в темноте лавки. Свою капоту из чертовой кожи он ради ярмарки перетянул черным хасидским кушаком, чтобы она лучше сидела. Его тельце от этого стало казаться еще худосочнее, а горб — еще острее, еще отвратительнее. И этот… этот-то одолжит Файвке копейку?

Просто чудо, что у Лейбы-горбуна покупатель: Файвка успевает перевести дыхание и подумать о том, что делать дальше. Только вот придумать ничего не успевает, потому что Лейба-горбун, от чьих жадных глаз не ускользнет ни одна мелочь, вдруг поворачивается к Файвке:

— Эй, мальсик, тебе сего?

— Ничего… — лепечет Файвка, изумленный тем, что Лейба-горбун даже не узнает его.

— Нисево? — не верит горбун. — Тогда сто ты здесь делаесь?

Файвка чувствует, что оказался в том же положении, в каком был, когда его поймали на краже яблок.

— Урин я… — отвечает он невпопад. — Я хожу на урок вместе с Зельдочкой.

— А где же твой картуз? — тоже невпопад спрашивает Лейба-горбун. — Я тебя совсем не узнал.

Файвка снова не отвечает на заданный вопрос:

— Мама… Послала меня… Мама… Чтоб… Чтоб…