Самые простые вопросы всего полезнее, для того чтобы извлечь нужные факты из уст свидетеля. Гораздо лучше спросить: а что было потом, чем повторять то, что значится в заметках, переданных вам стряпчим (они называются brief - это частное дознание, произведенное стряпчим — солиситором); эти повторения часто вызывают прямое отрицание со стороны свидетеля. Вопросительное: «Так?», которое, не спрашивая ни о чем определенном, спрашивает обо всем гораздо лучше кудрявых оборотов: «Не припоминаете ли вы, что сказал на это или что после этого сделал подсудимый?» Такой вопрос большей частью приводит свидетеля в недоумение, точно ему задали загадку и хотят, чтобы он признался, что не умеет ее разгадать.
Судьи часто останавливают молодых адвокатов на таких вопросах, как: «Припоминаете ли вы 29-е число прошлого месяца?» Вопрос заключается совсем не в том, помнит ли свидетель определенный день; помнит он или нет, это никакого значения не имеет. Вам нужно, чтобы он удостоверил то, что в этот день происходило, т. е. нужны факты, и если число месяца имеет какое бы то ни было значение для дела, то вопрос предложен в самой худшей для спрашивающего форме. Услыхав его, свидетель начинает размышлять о том, помнит он это число или не помнит, и не знает, что сказать. Мы не запоминаем дней. Спросите его, помнит ли он 1 мая 1816 г. (день его рождения), вместо того чтобы спросить, когда он родился. Это одна из самых обыкновенных и вместе с тем самых глупых ошибок, какие только бывают на суде. Поэтому, хотя это и будет повторением, привожу еще один пример. Предположим, что вы спрашиваете свидетеля, помнит ли он 10 июня 1874 г.; по всем вероятиям, он не помнит этого дня; вы оба в одинаковом затруднении и думаете, что ищете разных вещей; спросите, был ли он на Ниагарском водопаде в этом году,— от ответит без колебаний; спросите, в какой день это было,— он скажет: 10 июня. Такими вопросами вы избегаете повода входить в оценку памяти свидетеля; а это всегда рискованный прием, полезный при перекрестном, но не при первоначальном допросе. Забывая об этом и подрывая своими неумелыми вопросами доверие к свидетелю уже с первого его слова, адвокаты наши погубили и будут еще губить немало верных дел. Если, окончив свой допрос, вы оставите свидетеля в смущенном и растерянном состоянии, вашему противнику останется только завершить уже сделанное вами, разбить двумя-тремя ловко рассчитанными вопросами все показание вдребезги. Насколько могу судить по личным наблюдениям, у вас в таких случаях остается уверенность, что дело было выиграно, если бы его не погубила непроходимая глупость свидетеля.
Неумелый допрос приносит делу неисчислимый вред; и тем не менее на эту отрасль адвокатского искусства почти не обращают внимания. Всякий думает, что это так просто, что тут промахи невозможны. Я считаю, что это самое трудное, что только есть в адвокатской деятельности; это, во всяком случае, самое важное, потому что свидетельские показания определяют решение дела. Едва ли нужно говорить, что нельзя выказывать раздражения против свидетеля. Если он глуп, ваше недовольство не поможет ему, как не помогут и те резкие замечания, которые гак часто приходится слышать на суде. Чем глупее свидетель, тем терпеливее должен быть адвокат. Палка — плохое средство к тому, чтобы заставить хромую собаку перепрыгнуть высокую огородку: притом глупость не всегда бывает на стороне свидетеля. Каждый вопрос, обращенный к свидетелю, должен не только быть понятным и относящимся к делу сам по себе, но и быть предложенным в такой форме, чтобы отношение было понятно допрашиваемому. Не будучи наводящим вопросом, он должен быть скорее напоминанием о событии, чем испытанием памяти свидетеля. Я приведу пример, чтобы показать, как легко сделать ошибку и как важно избежать ее.
К железнодорожному обществу предъявлен иск об убытке за противозаконное лишение свободы. Факты таковы. Пассажир потерял свой билет и отказывается платить за проезд; сторож у выхода пригласил инспектора; тот послал за полицейским и передал ему пассажира для задержания. Чтобы уничтожить всякое значение объяснений истца, следует вести допрос следующим образом:
У вас спрашивали билет?
Да.
Вы предъявили его?
Нет.
Почему же?
Потому что я его потерял.
Но вы твердо помните, что взяли билет?
Да.
Вы в этом вполне уверены? (Это очень предупредительно по отношению к вашему противнику: вы бросаете тень сомнения на своего собственного свидетеля.)
Вполне.
А что говорили ответчики? То есть я хочу спросить, что сказал сторож?
Этот вопрос окончательно сбивает с толку свидетеля; он отвечает: «Тут меня и арестовали». Он не сказал и половины того, что должен был удостоверить.
На последний ответ поверенный уже возражает свидетелю — для вящего разъяснения дела:
—Нет, нет; выслушайте меня.