Школа для негодяев

Четырехглазый стоял с таким видом, будто ему на все плевать. Тогда я приписал это его исключительной смелости, ну, знаете, как смертник на эшафоте балагурит со своим палачом, однако потом выяснилось, что Очкарито припас в рукаве козырь. Да-да, козырь, и именно в рукаве.

– Ладно, отвязывай веревку, а я заведу мотор, – велел

Грегсон Шарпею. Судя по всему, в заседании объявили перерыв. – А вы повернитесь зубами к стенке и не оборачивайтесь.

И тут Шарлей что-то учуял.

– Чем пахнет? – потянул он носом.

Грегсон и Фодерингштайн понюхали воздух, потом себя, потом поглядели на нас.

– Жидкость для зажигалок, – невозмутимо сообщил

Четырехглазый и швырнул под ноги Грегсону горящую спичку.

Глаза у нашего бывшего директора расширились от ужаса.

Одна из самых больших загадок века – каким образом у меня до сих пор сохранились брови. Раздалось громкое шипение, слепящее желтое пламя расцвело в тесной рубке катера, и пламя опалило мне затылок, уничтожив жалкие остатки волосков на шее, которые выжили после пожара в Гафине.

Фодерингштайн вспыхнул, как свечка; Шарлей и Грегсон, объятые огнем, в панике закричали.

Должно быть, Четырехглазому удалось втихаря облить бензином почти все, кроме нас, потому что катер мгновенно превратился в преисподнюю. Мы впятером повалились в кучу, чтобы сбить с  пламя, а когда я поднял глаза, то увидел шанс на спасение. Грегсон, Шарлей и Фодерингштайн катались по пода, стараясь погасить горящую одежду, и на несколько драгоценных секунд путь назад оказался свободен.

– Бежим! – крикнул я ребятам, подхватывая Крысу и волоча его к пылающим сходням.

Пробегая мимо Грегсона, я заметил, как он поднял голову, и, прежде чем ринуться в ночную тьму, с размаху двинул ботинком в зубы лжедиректору.

Катер плясал на волнах, палуба была скользкой от дождя. Я с глухим звуком повалился на землю, при падении ударившись о борт, и оглянулся назад. Трамвай и Бочка вылезли из люка, задыхаясь от дыма. На обоих горела одежда – как минимум, в некоторых местах, но дождь скоро потушил пламя, и они потащили нас с Крысой к сходням.

– Где Четырехглазый? – вдруг вспомнил я.

Мы обернулись и увидели, как он стоит на верхней ступеньке и поливает жидким огнем поручни.

– Давай быстрее! – заорал я, не думая ни о чем другом, кроме бегства.

Очкарик швырнул пустую жестянку вниз и приготовился дать деру, когда неожиданно поскользнулся и упал лицом вниз.

– О-о-ох, – застонал он.

Мы хором начали понукать его, чтобы он вставал, но как бы ни драли глотки, Четырехглазый даже не шевелился.

Что стряслось с этим полоумным? Подвернул лодыжку? Разбил голень? Сломал палец? Позже мы непременно поцелуем больное место и постараемся чем-то помочь, но сейчас-то надо смываться! Поднимай свою чертову задницу, идиот!

Четырехглазый, однако, отказывался поднимать  не только чертову задницу, но и вообще какую бы то ни было часть тела. Мы встали перед простые выбором: возвращаться за ним или бежать вчетвером.

Господи, вы даже не представляете, как сильно мне хотелось свалить, и все-таки сделать этого я не мог,  хренов засранец только что нас спас. Я понял, что должен вытащить Очкарика любой ценой, а уж когда мы выберемся отсюда и окажемся в безопасности, я, блин, порву его на части.

– Найдите телефонную будку, – бросил я Трамваю и Крысе, – позвоните Рыжему. Звоните копам, звоните в ВВС, короче, звоните кому хотите, только, приведите помощь.

Обоим приятелям идея понравилась. Они взлетели по сходням и растворились в темноте, а мы с Бочкой вновь вернулись на скользкую палубу.

– Вставай, ленивец очкатый? – рявкнул Бочка в ухо разлегшемуся товарищу, но как только мы попытались перевернуть его на спину, то сразу поняли, что дело не в лени и не в подвернутой лодыжке. Четырехглазого подстрелили.

Большое алое пятно растеклось по его груди, кровь капала на мокрые доски. От боли он завыл, как паровозный гудок. Мы с Бочкой  в страхе отшатнулись, уронили Четырехглазого носом на очки и чуть-чуть не рыгнули за борт.

– Черт, что будем делать? – спросил Бочка.

Ответить я не успел. Люк рубки с шумом распахнулся, и мощная струя углекислоты свирепо обрушилась на поручни, гася пламя..

-Раз-два, взяли! – крикнул я.

Мы схватили Четырехглазого под мышки и потащили с катера. Подняться по узким сходням стоило больших трудов. Когда мы добрались до твердой земли, три дымящиеся фигуры уже карабкались вслед за нами

– Не  дай им уйти! – послышался голос Грегсона,  и над нашими головами просвистело несколько пуль.

– Сюда! – взвизгнул я, пихая Бочку в гущу тьмы. Зная, куда побежали Трамвай с Крысой, мы рванулись в противоположную сторону, волоча на себе Четырехглазого и отчаянно вглядываясь в дождь в поисках убежища.

Мы прекрасно понимали, что с таким грузом далеко не уйдем, и что спасти нас может лишь дыра в заборе или неприметные заросли, в которых нам останется только трястись от страха и молиться. В любом случае мы срочно нуждались в укрытии.

Сквозь шум дождя донеслись голоса, приближающиеся сзади. Я поднатужился, каждую секунду ожидая, что пуля обожжет мне спину, и ускорил темп, пока от напряжения у меня не начало сводить ноги.