Школа Добра

Ох, ты ж... Точно! Я же теперь семейная женщина! Теперь мне никто не позволит с Авроркой в одной комнате жить.

– А как устроитесь – жду в кабинете. Обоих, – тепло и благодарно посмотрел на меня и добавил:

– Будем думать, что с тобой делать, Юлиана... хм...

Вот как-то он нехорошо это сказал. Не надо со мной ничего делать. Хватит уже. Лучше пообещайте, что мои дети не будут ничего общего с Катериной Виног иметь. И когда я думаю «ничего общего», я имею в виду, в первую очередь, фамилию. Только как об этом сказать, чтобы не обидеть никого?

Гостевая с моего последнего в нее визита не изменилась. Ну, может, только шторы другие на окнах, но в этом я не была уверена. Я раздраженно смотрела на сундук со своими вещами и злилась на себя: почему я вообще думаю о шторах? Словно это единственное, что меня на данный момент волнует.

Алекс пугающе быстро определил причину моего молчания и совершенно неожиданно заговорил:

– Мне было шесть лет, когда папа ушел. То есть, когда он больше не пришел однажды, правильнее будет так сказать. И следующие шесть лет я пытался жить той жизнью, которую для меня выбрала... она. Понимаешь, проблема же не в том, какого оттенка у тебя аура. И даже не в методах достижения цели...

Алекс опустился на кровать и спрятал лицо в ладонях.

– Она не умеет любить. Думает, что умеет, но нет. Ни нас с Лизкой, ни папу, ни даже себя... никого и ничего, кроме своих собственных желаний. Права была Иза. Она на самом деле особенная. Ее особенность – в ее эгоизме. Да.

Я села рядом с ним и взяла его за руку, не перебивая, внимательно слушая о том, как раз за разом разбивались надежды и ожидания. И как совсем-совсем не хотелось верить в то, что в действительности королева именно такая, какой ее видят все окружающие, и что она ни капли не похожа на ту, которую придумал себе маленький Александр Виног.

– Если честно, я лет до пятнадцати обижался на отца. Родители же ведь даже женаты никогда не были, ты знаешь...  Ну, что ему стоило дать мне свое имя и забрать к себе. Я ведь ей был совсем не нужен. Не думай, что он не хотел. Он хотел, правда. Когда я пришел к нему тогда, когда сказал, что баста, что не могу там больше, что лучше в петлю...

Алекс вдруг усмехнулся грустно и прищелкнул языком:

– Ты знаешь, что она сделала? Она сказала гордо и при этом как-то просительно: «Ты же мой сын! Мой!» – самое грустное в мире темнейшество отбросило челку с глаз и признательно посмотрело на меня, когда я сочувственно погладила его по коленке. – И даже про «пожалуйста» не забыла. А я поверил, к своему стыду. Поверил, хотя уже тогда, в семнадцать лет знал, что все это не для того, чтобы дать мне понять о том, что она все-таки любит меня по-своему, а только чтобы в очередной раз сделать больно отцу. Мне кажется, что за все эти годы она так и не простила его за то, что он ушел. А потом как-то все закрутилось. И ведь никто не знал, что Вельзевул Аззариэлевич мой отец. Ну, почти никто. И так было проще. И... и некрасиво же было светиться перед всеми, все бы меня директорским сынком называли... А мне хотелось самому, чтобы всего сам... А еще казалось, измени я фамилию, и все станут думать, что это я так рисуюсь, таинственности на себя нагоняю. Все равно же все знали, чей я сын... Ну, в смысле, все кроме тебя... А потом обо всем об этом как-то перестало думаться. И все показалось неважным. Какая разница, Виног, Петров, Ясневский. Я – это всего лишь я. Да и отец к этой теме не возвращался больше никогда...

Алекс замолчал и посмотрел на меня растерянно.

– Глупое, глупое ты мое дерево! – прошептала я и обняла его крепко. – Самое глупое в мире, честное слово!

– Это ты так тонко намекаешь на то, что я дурак?

Поцеловал меня осторожно в щеку и вздохнул.

– Это я так настаиваю на том, чтобы ты не глупил, а открыто поговорил с деревом-старшим.

На секунду я задумалась над тем, стоит ли рассказать обо всем, что случилось ночью, Алексу, но потом решила, что просто не имею на это право. И если Вельзевул Аззариэлевич захочет поделиться с сыном своими проблемами, он это сделает.

– Кстати, о деревьях! Нас же ждут для решения моей проблемы! – я хлопнула себя по лбу, словно едва не забыла об этом, и рассмеялась натужно, споткнувшись о хмурый взгляд мужа.

– Шуня, что? Мне надо опять начинать бояться?

Алекс перецеловал каждый пальчик на моих руках, а потом признался:

– Совсем немножко! Но мы что-нибудь придумаем.

***

То, что Алекс тактично обозвал "совсем немножком" ввергло меня в дикую панику. Не помогли никакие уговоры. Один намек Вельзевула Аззариэлевича на то, что видение, которое посетило меня в то утро у Школьных ворот, не было попыткой айвэ Лиара запугать меня, но моим собственным видением моего собственного возможного будущего... Да я после этой новости даже дышать боялась. Перед глазами стояла стена огня и изломанное тело Алекса. И... нет, не хочу думать об этом. Не могу.

– Я бы не придавал этому такого значения, – пояснил директор. – На раннем этапе становления дара видения часто метафоричны и зачастую противоречивы. Но твоя встреча со Стражем все изменила.