Школа Добра

Третье полотно рассказывало зрителям о неземной любви уже знакомого брюнета и брюнетки, которая просто до икоты была похожа на мое любимое темнейшество. Я немедленно сверилась с оригиналом, который только бровь раздраженно изогнул.  Парочка же любовалась закатом. Женщина была в бордовом, мужчина нежно и трепетно держал ее левой рукою за попу.

Романтичненько так. И вообще, насыщенные красками картины, ничего не скажешь. И все бы хорошо, если бы не одно но: на всех картинах на описанном выше мужике не было надето абсолютно ничего. Всюду он был красив, мужественно гол и, говоря иносказательно, весьма решительно настроен.

– Только не говорите мне, что это и есть дедушка! – осипшим от удивления голосом выдохнула я, когда поняла, что все остальные не собираются комментировать эти шедевральные полотна.

Все присутствующие галантно промолчали, а я развеселилась:

– Слушайте, если это пресловутый дедушкин кабинет, то я до зарезу хочу посмотреть на другие его комнаты… Ой! Нет! Детскую! Хочу видеть детскую! Голенький розовенький Але...

– Лучшего времени, чтобы поязвить, ты не нашла? – перебила меня свекровь и по-свекровски на меня посмотрела. Не то чтобы я знала, как обычно смотрят свекрови... Ох, кажется,  я снова о чем-то не о том думаю.

Александр ласково сжал мою ладошку и задумчивым таким тоном произнес:

– А правда! Я никогда не задумывался над этим в детстве, но почему тот талантливый художник оформлял только эту комнату?

Илиодор Сияющий Третий поддернул брюки на коленях и, искривив губы в тонкую линию, опустился на стул с высокой спинкой, который стоял у единственного окна.

– Не подозревал, что скверным характером можно заразиться. Видимо, ошибался.

Это что же? Это он меня так ненавязчиво на место поставил?

– Да-да! – кивнула я, одновременно вспоминая слова Тищенко, что уж если помирать, то обязательно под музыку, и уточнила:

– Вы уж поостерегитесь, ваше величество. В наши дни пожилой человек легко может подхватить всякую гадость.

Попыталась выдержать классическую пятисекундную паузу, но все-таки не утерпела и озвучила мысль, которая просто прожигала кончик языка:

– Некоторые несчастные, я слышала, иногда подхватывают даже мозг.

Светлый король, забыв про брюки и прическу, вскочил на ноги, и одновременно с этим легким движением прозвучал голос ректора Ясневского:

– Илюш, ну с ребенком-то ты не хочешь воевать? А если хочешь, то советую вспомнить, что этот ребенок теперь мой.

Про двух мам не знаю. А два папы – это здорово. И я заулыбалась во весь рот. Алекс же отреагировал на слова Вельзевула Аззариэлевича едва слышным хмыканьем.

– Все это весело, не спорю, – как-то подозрительно лениво сказал мой ректор. – Но давайте все-таки потренируемся в остроумии, когда все закончится. Пока же я хочу знать, прав ли я в своих подозрениях.

Пан Ясневский протянул ко мне руку и приподнял указательным пальцем рубин, затем изогнул бровь и поскреб по камню ногтем, словно ожидая, что он ответит на его вопрос:

– Эта штука теперь не снимается?

– Вель, это семейное дело…

– Я задал вопрос, студентка Волчок!

– Не снимается, – я-то и не собиралась этого скрывать, зачем смотреть на меня так, словно я на пересдачу по Общей магии иду. – Алекс пытался снять его в зале, когда я сказала, что камень жжется.

Сияющие за нашей перебранкой наблюдали с искреннем любопытством, удобно устроившись у окна, но в разговор пока не встревали.

– Жжется? Все время?

– Не все время…

– Не все время, не надо прибедняться! – темная королева, кажется, была искренне возмущена моим поведением. – Просто будь послушной девочкой, исполняй приказы хозяина буквально и неукоснительно, это несложно. И никакой боли не будет.

Я покраснела, Алекс побледнел, а Вельзевул Аззариэлевич просто опустил веки, спрятав от меня неожиданно полыхнувшую в черных глазах боль.

– Ничего такого. И уж точно ничего личного, – спокойно и рассудительно продолжила Катерина Виног. – Твоему здоровью ничто не угрожает. Мать моих будущих внуков должна быть здоровой. Нам просто был необходим маленький стимул. В конце концов, семь лет мои слова уходят в пустоту. Я даже просила тебя, Александр. И не один раз…

– И ты так не любишь слово «нет», мама.

Алекс отвернулся к стене, на которой была изображена брюнетистая парочка и произнес:

– Мне просто не верится, что все повторяется. Чуть больше года назад я сказал бабушке, что больше не хочу иметь дело с вами обеими. Но тут случилась вся эта неразбериха с твоим первым советником, Лиза в истерике, границы закрыты… Скажи, мама, в твоих словах о том, что нам пора, наконец, стать одной семьей, была хоть капля искренности?

Катерина Виног раздраженным и таким знакомым жестом убрала волосы от лица и возмущенно произнесла:

– Ты обвиняешь меня в том, что я не думаю о семье? Ты? Я семь лет прошу тебя о такой малости, не ради себя, ради нас всех, ради Лизы, о счастье которой ты так радеешь, ради будущего твоих детей, ради…

– О малости? – Алекс качнул головой. – О малости, мама?

Он обвел рукой стены комнаты и спросил:

– Ты этого хочешь для меня?