Школа двойников (1 и 2 части)

Рядом с Лизаветой сидел давешний человек со шрамом. Именно благодаря белеющему во мраке пальто и характерным усам она его и распознала.

- Прекрати щуриться, как кошка на солнышке. Можешь сколько угодно делать вид, что валяешься без чувств. Меня не проведешь. - Голос у человека со шрамом был приятный. То ли баритон, то ли баритональный бас. Очень мягкий и глубокий, будто норвежская перина, и одновременно беспредельно мужественный. За такими голосами охотятся расплодившиеся в последнее время радиостанции - частот множество, а красивых голосов мало.

- Так и будешь валяться? - Его грубые слова звучали почти ласково, и все благодаря нежным раскатам баритона. - Вставай, здесь с тобой возиться не будут! Ты меня прекрасно слышишь!

Он говорил уверенно. Даже убежденно. Лизавета почла за лучшее открыть глаза.

- Вот и умница, - немедленно похвалил ее незнакомец.

Она попробовала приподняться. Шея была совершенно деревянной и бесчувственной, руки болели, словно Лизавета часа четыре печатала на поставленной прямо на пол пишущей машинке, к ногам кто-то привязал многопудовые гири, а поясницу этот же "кто-то" сковал стальной броней, чтобы Лизавета и пошевелиться не могла.

- Что, больно?

Она решила не отвечать на бестактные вопросы. Опустилась на пол, чуть отдохнула и снова, опираясь о стену головой, попыталась сесть. Как это ни странно, получилось. Лизавета замерла в крайне неудобной позе: ноги вытянуты вдоль стены, а перекрученное туловище напоминает букву "зю".

- Давай, давай помогу. - Человек в пальто снова взял ее за плечи, повернул и подтянул повыше.

Боль стрелой пронзила все тело, от шеи до пяток и кончиков пальцев на руках. Лизавета непременно закричала бы от боли, но усатый разозлил ее своей грубостью, а потому она, скрипнув зубами, сдержалась.

- Хорошо держишься, умница!

- Где Саша? - Лизавета с усилием разлепила губы, язык наждаком царапал щеки и небо.

- Пить хочешь? - участливо поинтересовался незнакомец в пальто.

- Саша где? - Лизавета решила игнорировать его псевдозаботу. (Почему "псевдо", она не смогла бы объяснить.)

- Здесь! Куда ему деться? Только ему по голове хорошо приложили. Еще не очухался.

Лизавета проследила за взглядом усатого, увидела темную груду в углу комнаты, груду, которая была телом Саши Маневича, и инстинктивно рванулась в ту сторону. Гири не позволили двинуться с места, а боль опять чуть не заставила кричать. Лизавета сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, и повторила попытку.

- Я уложил его поудобнее, больше мы ничего не можем... - сказал усатый, наблюдая за ее усилиями.

- Вас не спрашивают, Китченер!

- Как? - Он искренне удивился.

- Китченер... Горацио Китченер, британский фельдмаршал, завоевал для родины Судан, а до этого был героем англо-бурской войны...

- При чем же тут я? - еще больше удивился усатый.

- Не морочьте мне голову. Лучше помогите встать. - Лизавета твердо решила добраться до Саши.

- При условии, что объяснишь, при чем тут этот англичанин.

- Вы в своем уме? - Лизавета дотянулась до кончика длинного уса и слегка дернула. - Если не знаете, кто такой Китченер, то зачем отрастили себе это? Или они сами по себе выросли?

- А что такое? - Незнакомец опасливо отодвинулся и погладил обвисший под Лизаветиными пальцами ус.

- Такое украшение носил именно Китченер. Я не верю, что вы отрастили эти усы без всякой задней мысли. Они абсолютно специфичны. Скажем, у Буденного или Руцкого тоже роскошные усы, но они совсем другие, и по форме, и по содержанию.

- Усы как усы, такие выросли.

Лизавета почти расхохоталась - шпик со шрамом вдруг стал невероятно похож на большого обиженного младенца. Все же мужчины ведут себя совершенно по-детски, когда речь заходит о тщательно возделываемой растительности на лице. Она смеялась бы долго и весело, но когда у тебя язык сухой и царапучий, будто рашпиль, смеяться довольно трудно.

Неожиданно послышалось тихое шипение. Лизавета вздрогнула. Человек в белом пальто замер на мгновение, напрягся, соображая, что происходит, но сразу же расслабился.

- Ваш спутник, кажется, приходит в себя!

- Так помогите мне встать!

С помощью человека, совершенно самостоятельно и независимо отрастившего усы, давно ставшие символом британского империализма, Лизавета доковыляла до того угла, где лежал Саша Маневич. Подойдя ближе, она поняла, что испугавший ее скрежет - это не шипение, а смех.

- Ты что? Обезумел?

- Нет, старуха, это не я, это - ты... - Саша буквально давился хохотом, захлебывался и не мог остановиться.

- Ты даже говорить разучился, - холодно произнесла Лизавета. - И похож черт знает на кого...

Даже во мгле было видно, как серьезно бандиты обработали Маневича. Голова рассечена, волосы слиплись от крови, на лбу тоже темнеет засохшая кровь. Левый глаз заплыл и толком не открывается, нос распух, губы разбиты.

- Про тебя тоже не скажешь, будто ты перенеслась сюда из косметического салона.

- Я, по крайней мере, не хохочу, словно буйнопомешанная, распугивая окружающих.