- Вы и на местных неплохо зарабатываете. То Думу выбирают, то Законодательное собрание, то губернатора. Так что не бедствуете!
- Оно, конечно, так, - согласился вечно печальный Кокошкин, - но почему-то на моем счете в банке нулей меньше, чем у Целуева.
- Кто ж виноват, что он лучше работает!
Комплимент врагу выбил психолога из привычного грустного равновесия:
- Кто? Он? Да он элементарных приемов не знает, хватается за что попало и цены заламывает. У нас, к сожалению, пока еще думают, что раз дорого, значит, хорошо. Хотя сейчас уже начинают разбираться, что Олежек за фрукт и с чем его едят. Он ведь полез совсем в странные истории. Готовит невесть что. Нанимает специалистов втемную! - Кокошкин прищурил левый глаз, а правый и вовсе закрыл, дабы развеять все Лизаветины сомнения относительно моральной чистоплотности и научной состоятельности его коллеги.
- Это в каком смысле - "втемную"?.. - Лизавета выпрямилась и внутренне напряглась, почувствовав, что они добрались до горячего и она все же узнает, почему Целуев так странно общался с Сашей Маневичем во время неполучившегося интервью. - Как можно нанять специалиста, не объяснив ему, что делать? И если втемную, то как вы об этом узнали?
- Слухи просачиваются... - Кокошкин опять принялся терзать стакан. В нашем деле принято хвастаться заказами и клиентами. А он делает какую-то работу, приглашает разных специалистов, но никто не знает, на кого он пашет.
- Ну, в политике есть и совсекретные области. Кроме коммерческой, бывают еще политические тайны. Может, его клиент готовит оружие возмездия и не хочет раньше времени светиться?
- Может. Только странное оно, это оружие. Олег нанимает мастеров по сценической речи и сценодвижению. А еще за хорошие деньги он заказал у одного фотокора серию непонятных снимков. Мы как-то пили с этим парнем, так он сам удивлялся: ему оплатили командировки, и он снимал лидеров разных партий и движений, в том числе кандидатов в президенты, но нужно было снимать только движение: идет, садится в машину, выходит из самолета.
- Ну и что? - Лизавета с трудом разыгрывала равнодушие.
- Парадокс: парень не знает, что и зачем снимает. Учителя сами не знают, кого учат и зачем. Я тут приглашал недавно педагога - надо было позаниматься речью с доверенным лицом одного кандидата в Петербурге, тот не говорил, а мямлил. Эту женщину, педагога, я давно знаю, классная училка, просто волшебница, два урока - и вместо мямли получается Цицерон, причем безо всяких камешков.
- Камешки использовал Демосфен, - осторожно поправила психолога Лизавета. Но Кокошкин был слишком увлечен повествованием.
- Не важно. Речевик, старорежимная такая тетечка, в пенсне и крахмальной блузке с рюшами, рассказала мне, что недели две назад учила неизвестного ей типа говорить точно так же, как другой столь же неизвестный ей тип.
- То есть? - ошалело переспросила Лизавета.
- То и есть. Я сам обалдел. Ей показали видеопленку, на которой сидел, ходил, говорил абсолютно незнакомый ей мужчина, и попросили научить говорить точно так же другого парня. Потом предъявили парня.
- А она?
- Что - она! Она научила. Я же сказал, волшебница. Вот такие причуды. - Кокошкин горестно вздохнул. - И если вы считаете, что здесь все чисто, то...
Лизавета так не считала, но вдаваться в подробности ей не хотелось. Она допила вино и принялась прощаться:
- Спасибо за помощь. Ничего не возразишь, необычный заказ у вашего Целуева.
- Он такой же мой, как и ваш, - буркнул Кокошкин. - Минуту, я вас провожу.
Психолог допил вторую дозу коньяка и заторопился следом за девушкой.
Галантный президент фирмы "Перигор" довел Лизавету до телецентра. О странностях Целуева они больше не говорили. Теперь болтовня была вполне светской, но с политическим уклоном. Попрощались на паперти - так весь Петербург называет ступени у телевизионного центра. Название утвердилось после памятных митингов в поддержку "Секунд", когда старушки подбрасывали в костры не традиционные во времена сожжения Яна Гуса вязанки хвороста, а целые бревна.
Откланялся психолог эффектно - так, словно решил напоследок доказать, что он не плакса, каким казался во время разговора, а подлинный мастер психологического трюка. Он по всем правилам склонился к Лизаветиной руке (большая редкость в наши дни, сейчас почему-то принято тянуть дамскую ручку к губам, а не приникать к ней с поклоном), мастерски исполнил поцелуй, потом ласково произнес "До свидания" и, как вежливый человек, секунд тридцать смотрел вслед Лизавете. Потом повернулся и уселся в подкативший "Опель-рекорд". Лизавета, разглядевшая представление боковым зрением, хмыкнула. Унылый психолог разыгрывал свою партию. Он притворялся откровенным плаксивым простаком, а потом дал понять, что его поза - только игра. Теперь Лизавета не могла сказать с точностью, кто в данный момент ведет в счете он или она.