Школа двойников (1 и 2 части)

- Теперь вот что, Кирюша, у тебя тут написано: "На заседании Парламентской ассамблеи Совета Европы снова всплыли дейтоновские соглашения по Боснии". Что такое дейтоновские соглашения?

Кирюша не ответил - догадался, что вопрос риторический. Пыхтение усилилось.

- Если бы их подписали в некоем городке Дейтонове, они были бы дейтоновские. А дело было, если мне не изменяет память, в Дейтоне, следовательно, соглашения - дейтонские.

- А на Останкино говорят "дейтоновские"! - важно изрек Кирюша.

- Во-первых, такого не может быть, а во-вторых, мне не интересно, что говорят на Останкино. - От этого аргумента так попахивало пресмыкательством перед всем столичным, что Лизавета разозлилась по-настоящему. - А в советские паспорта вписывают отчество "Никитович", тем не менее по правилам русского языка следует говорить "Никитич", так же как "Ильич". И писали бы "Ильевич", да только вождь родился до революции!

Кирюша покорно сделал соглашения дейтонскими.

- Теперь вот тут. - Лизавета прогнала текст на экране до четвертого сюжета. - У тебя написано про какого-то Сама Нуджому. Это кто такой? Кирюша замолк. - Президент Намибии, да? Как его зовут?

- Я с ним не знаком! - огрызнулся Долгий.

Лизавета, удивленная неожиданной агрессивностью собеседника, оглянулась. За ее спиной стоял Саша Маневич. Когда Кирюшу ругали при посторонних, а не наедине, Долгий становился койотом, злобным и задиристым. У Лизаветы закаменела щека.

- Это твое личное дело... Я бы даже сказала - твое личное несчастье. При случае рекомендую познакомиться. Но дело в другом. Ты, сколько я помню, отвечаешь у нас за международные дела, поэтому знать, как именно зовут президента страны, которая десять лет назад в трудной борьбе завоевала независимость, входит в твои должностные обязанности.

Напоминание о должностных обязанностях Кирюша воспринял как личное оскорбление. Однако переспросил:

- Как, как его зовут?

И под диктовку, по буквам записал - "Сэм Нуйома". После чего, не прощаясь, вышел.

- Эко ты его сурово. - Маневич плюхнулся на цветастый диван.

- Не могу больше, устала... - Она вздохнула. - Это какая-то интеллектуальная девственность, или, скорее, интеллектуальное безбожие, причем воинствующее... Вот он записал, как зовут этого несчастного Нуйому. Думаешь, в следующий раз напишет правильно? Ничего подобного. Я проверяла. И не только я. Как-то Лана Верейская пять раз его поправляла: "Монтсеррат Кабалье, Монтсеррат Кабалье", все равно у него получилось Кабальеро.

- Ага, - поддержал ее Маневич, - мне Лана тоже как-то жаловалась: он ей Масленицу на Кипре устроил - под тем предлогом, что греки-киприоты православные. Она кричала: "Басурман! Нехристь! Ты еще катание на тройках в Лимасоле организуй!" А когда он назвал бельгийскую королеву Беатриче, Лана спросила, имеет ли он в виду подругу небезызвестного Данте, на что Кирюша ответил - мол, про ее роман с Дантоном "Рейтер" ничего не прислал.

Кирюшины ляпы можно было обсуждать вечно. Это занятие давно стало в редакции рутинным развлечением, о них говорили, когда больше не о чем было говорить. Долгого воспитывали и перевоспитывали. В результате он стал чаще улыбаться и чаще возражал: "Но ведь меня же и так все поняли".

Лизавета вытащила из пасти принтера распечатанные тассовки - незаметно и навеки внедрилось это словечко в лексику "великого и могучего"...

- Ты очень загружена? - озабоченно поинтересовался Саша. Сам он был постоянно чем-то занят - переговорами, съемками, текстами, - а потому уважал занятость других.

- Нет, милый, для тебя время всегда найду! Я получила твое сумбурное послание. Очень рада, что Леночка нашлась.

Маневич сурово остановил ее:

- Значит, послание действительно было сумбурным. Нашли тело Леночки. В подвале.

В комнате повисла долгая пауза. Лизавета почему-то уставилась на экран компьютера, где по-прежнему можно было прочитать опус Долгого. Но она не читала - строчки расплывались. Значит, напрасно она себя утешала. Все еще страшнее, чем ей казалось. Лизавета опустила глаза и заметила, что руки у нее трясутся.

- Как? Где? - Она прикусила пальцы. - Как это - тело?!

- Мне позвонил Леночкин муж, Валера. Вернее, он звонил тебе, но я сказал, что могу тебя заменить. Его вызывали на опознание. Леночка умерла. От кровоизлияния в мозг. Ее нашли рабочие. В подвале. Долго не могли опознать труп. Потом связали неопознанный труп с заявлениями о пропавших и завели новое дело.

- Дело? Ты хочешь сказать, ее убили?

- Я сказал то, что сказал. Умерла... - Саша судорожно сжал губы, потом повторил последнее слово по слогам, отчетливо и оттого вдвойне страшно: - У-мер-ла.

- Нет... Как это, не может быть, ты сказал, в подвале... - Лизавета с трудом подыскивала слова. Теперь тряслись не только руки - она дрожала всем телом. Ее буквально колотило от озноба, хотя в комнате было тепло. От страшной вести веяло жутким холодом. Мысли путались. - Умерла в подвале? Как это может быть?