– Ну, испугать здесь присутствующих – задачка не из легких. А вот ты ведешь себя куда более странно. – Саша привстал, опираясь на локти. – Сама посуди, ободранная, исцарапанная, в темном подвале, рассказываешь филеру о фельдмаршале Китченере!
– Нет ничего плохого в том, что я веду себя уравновешенно в трудных обстоятельствах.
– Интересные вы ребята! – вмешался в их беседу неизвестный. – Мне кто-то говорил, что только англосаксы умеют шутить непосредственно во время опасности, а русские шутят только потом, когда бояться больше нечего.
– Это придумали американские психологи, никогда не слышавшие ни одного русского политического анекдота, – немедленно отреагировала Лизавета, которой надоело выслушивать поощрительные замечания усача.
– Да, кажется, это была американская теория, – согласился незнакомец.
– Я вообще не знал, что ищейки интересуются чем-либо, кроме своей грязной работы!
– Вы меня назвали ищейкой? – спокойно переспросил человек в пальто.
– Именно! – Саша старался говорить отчетливо и с достоинством. Получалось на четыре с плюсом – поработать на «отлично» мешали еле двигающиеся губы. – Именно вас! – Последнюю фразу Саша бросил в лицо Китченеру, как благородный кабальеро бросает перчатку в лицо подлецу и негодяю.
Незнакомец подбирать перчатку не стал. Он порылся в карманах просторного пальто и извлек блестящую плоскую фляжку.
– Пить не хотите?
У Саши и Лизаветы непроизвольно дрогнули скулы, оба смертельно хотели пить, хотя за пикировкой и позабыли об этом.
– Спасибо, нет, – проговорили они почти в унисон.
Человек в пальто не обратил внимания на горделивый отказ. Он галантно протянул фляжку Лизавете, правда, умудрился не произнести пошловатое, обиходное «lady first».
– Что это? – Она осторожно поднесла к губам фляжку.
– Не отравлю, – пообещал гуманист с усами.
Она сделала глоток и чуть не захлебнулась – горло обжег коньяк. Отличный, натуральный, ароматный, крепкий продукт, произведенный армянскими винокурами. Фельдмаршал похлопал ее по спине.
– Давай, давай, глотай, – ласково посоветовал он.
– Могли бы и предупредить…
– Зачем? Так лучше утоляет жажду…
– Коньяком? Жажду? – слегка отдышавшись, удивилась Лизавета. – Может, и водкой можно?
– Можно, – спокойно кивнул усатый. – Чем угодно можно, если знаешь как. Ты будешь?
Саша очень хотел отказаться. Глотнуть коньяку из фляги идейного врага и проклятой ищейки равносильно моральной смерти. Особенно для романтика, каковым был корреспондент Маневич. А реалист – он был одновременно и реалистом – нашептывал: гораздо разумнее и практичнее утолить жажду, это же не значит сдаться на милость идейного врага. Саша выдержал паузу и взял фляжку. Потом – еще одна драматическая пауза – поднес ее к губам. Глотнув, вернул хозяину.
– Спасибо! – Маневич бросил это слово так, словно был Мальчишем Кибальчишем, отказывающимся открыть буржуинам великую тайну.
– Вот и умник! – Человек, следивший за ними минимум два дня, становился навязчивым в своем стремлении оценивать и хвалить всех и вся. – А теперь давайте поговорим.
Саша решил пропустить мимо ушей и очередную похвалу, и приглашение на переговоры. Он вообще намеревался игнорировать филера. Лизавета тоже промолчала, что совершенно не обескуражило человека в пальто. Он уселся прямо на пол рядом с Сашей Маневичем, дотронулся до его руки и сказал:
– Я сожалею, что не побеседовал с тобой раньше. Тогда мы не угодили бы в эту переделку и даму не втянули бы.
– Да что вы говорите? Значит, сожалеете? – Саша отполз в сторону, чтобы не сидеть в непосредственной близости от глубоко неприятного ему человека. Усатый снова сделал вид, что ничего не заметил. Ни иронии, ни сарказма.
– Да, сожалею. Вы хорошие ребята, но совсем не приспособлены для сложных игр. В этих играх должны участвовать профи. А вас втянули…
– Втянули, значит. – Саша вдруг заговорил тоненьким голоском, подходящим скорее непорочной девице, отвечающей всесильному императору.
– Я просто вынужден был оттягивать момент вашего выхода из игры… И вот…
– И вот такая незадача…
– Да нет. Как раз задача, причем несложная. Но обстоятельства…
– Которые, как известно, выше нас…
Лизавета, стоявшая чуть поодаль, с трудом подавила смешок. Уж слишком театрально они себя вели. И усатый, разыгрывавший этакого благородного простака, который «слуга царю, отец солдатам». И Саша, игравший ироничного интеллектуала, умеющего высмеивать все и вся. При этом избранные каждым роли совершенно не сочетались с внешностью того и другого. Уж если кто и походил на сибаритствующего интеллектуала, то это человек в пальто, с его усами, шрамом и вечно полуулыбающимся ртом. А Саша Маневич, коренастый, крепенький, с открытым взглядом, с румяным и чистым, как яблочко, лицом, скорее походил на наивного правдолюбца, а не на эстетствующего пересмешника.
– Я опоздал объясниться…
– А что вы собирались объяснять? – Лизавета решила наконец вмешаться.
– Вот! – назидательно поднял палец незнакомец. – С этого следовало начинать, Лиза!