Школа двойников

– Не знаю… Могу рассказать только то, что мне известно. Вчера вечером Валеру вызвали из отделения, отвезли на опознание. Он ее узнал. Платье, пальто – вся одежда ее. – Маневич помолчал, вспоминая. – Это точно Леночка, никаких сомнений. Муж, естественно, в шоке, он странно говорил, как блаженный. Мол, это она, а дело закрыто, родственникам разрешили забрать тело. Я половину не понял, что он говорил. Но что-то вроде этого. Я, как с ним поговорил, сразу рванул в отделение, даже без звонка. Нашел этого дознавателя, на котором висело дело о пропаже. Приятный, как оказалось, парень, это он всюду приметы разослал, очень оперативно, обычно так быстро не делают, потому ее и опознали, так что он молодец. – Саша славился умением быстро и качественно налаживать отношения с правоохранительными органами, особенно с низами, с теми, кто трудится на земле. – Хороший парень, хоть и новичок, – повторил свою характеристику Маневич и неожиданно добавил: – В общем, сегодня он закрывает дело.

– Как закрывает! Как его можно закрывать, если его только открыли? Тут же все непонятно! Они что, суки, этого не видят? Или хотят поскорее прикрыть свою задницу? – не сдержалась Лизавета. Саша от удивления даже вскочил с дивана – Зорина не любила открытую брань и всегда ставила на место любителей ненормативной лексики. А тут… Впрочем, понять можно: за годы работы на телевидении Лизавета так и не привыкла к тому, что подход к расследованию «глухих» дел – а именно таким было, с точки зрения отделения, исчезновение студийного гримера, – мягко говоря, отличался своеобразием. Ведь Лизавета не специализировалась на криминале, а занималась им параллельно с прочими темами. Саша воспринимал все спокойнее. Что поделаешь, жизнь – не сахар…

– Конечно, подозрительно, кто спорит! У тебя курят? – спросил Саша. Лизавета время от времени бросала курить и начинала безжалостно гонять курильщиков из комнаты. Сейчас был период «некурения», но для дорогих друзей она всегда делала исключение.

– Кури!

Саша вытянул из кармана операторского жилета пачку своих любимых «Лаки страйк», щелкнул бензиновой «Зиппо», глубоко затянулся и продолжал:

– История, кто спорит, не бей лежачего. Тело нашли три дня назад, жэковские рабочие пришли выкачивать воду из подвала, приспособили помпу и… побежали в милицию. Это совсем другое отделение, в центре, пятое или… не знаю. Те не сразу прошлись по ориентировкам на пропавших. А когда их достали, сразу наткнулись на Леночкину фотографию и приметы. Я говорю: дознаватель молодец, быстро сработал. Описание-то приметное. И все до мелочей, включая одежду, совпало. Потом экспертиза, хорошо, что ее быстро провели, патологоанатомы сейчас завалены горами трупов. Вывод однозначный – естественная смерть, инсульт. А раз есть тело и нет признаков насильственной смерти…

Лизавета оборвала коллегу:

– То есть твой приятный парень полагает, что дело обстояло следующим образом: замужняя женщина, не бродяжка, не шлюшка, уезжает в командировку, потом возвращается в город, идет в подвал, расположенный далеко от дома и залитый водой. Там ее неожиданно настигает инсульт, и она умирает в подвале и в одиночестве. А поскольку рядом вода, то падает в воду! Так, что ли? Это похлеще, чем инфаркт в буфете. Причем мы с тобой знаем, что она была не одна. С ней был этот Целуев. По крайней мере, у нас нет никаких оснований считать, что они простились при въезде в город. Зато есть все основания считать, что Целуев пытался втянуть Леночку в не очень понятную историю, где требуется портретный грим. А ты спокойненько соглашаешься, что дело можно закрыть! Хороший подход, удобный! Не хлопотный! – Лизавета тоже вскочила. Теперь они стояли друг против друга, глаза в глаза. Маневич явно чувствовал себя неуютно.

– Что ты меня за капитализм агитируешь! – Он поискал глазами пепельницу, не нашел и раздавил окурок в стоявшей на Лизаветином столе гильзе. Эту гильзу от боеприпаса к знаменитому ракетному комплексу «Тунгуска» он сам привез ей как сувенир с испытательных стрельб на полигоне «Ржевка». – И ребенок разобрался бы, что дело нечисто. Да только нет юридических оснований тянуть дело. Нет!

Лизавета, услышав это его «нет», махнула рукой и уткнулась в компьютер.

Саша и сам знал, что лукавит. Дело закрывали потому, что нашелся формальный повод избавиться от очевидного «глухаря», способного испортить статистику за месяц или даже за квартал. А нынешнее милицейское руководство за статистику взялось вполне серьезно. Маневич подошел поближе и сказал тихо, но твердо:

– Они не совсем правы, я понимаю… Что ты на меня-то взъелась?

– Я не взъелась, мне работать надо, – сухо ответила Лизавета. Ей не нравилось, когда ее держали за «болвана в старом польском преферансе», а Сашина манера всегда защищать милиционеров попросту раздражала. Их служба, конечно, и опасна и трудна, но уж слишком часто не видна. И на первый взгляд, и позже.

Саша сразу потускнел.

– Да попробую я, попробую что-нибудь сделать. Как из Москвы вернусь. Мне наш Борюсик подписал командировку. Я его уговорил.