И вот в один из зимних дней, когда третья четверть уже катилась к закату, но до заветных весенних каникул оставались еще долгие три недели, ее класс решил сбежать с урока физкультуры. Сбежать надо было всем, во-первых, потому что уже страшно надоело учиться, а во-вторых, лидеры класса считали необходимым досадить «физручке» за ее вредность, несправедливость в отношении физически слабых учеников и постоянные унизительные высказывания в их адрес. Решение нужно было принять в считанные минуты, и это ее спасло, иначе она вконец измучилась бы, взвешивая все «за» и «против». Она одинаково боялась оказаться нарушительницей школьных правил и пойти против всего класса. Ведь у нее не было ни собственной позиции по этому вопросу, ни решимости ее отстаивать. Она считала, что и уйти со всеми – это правильно, и остаться на уроке – тоже правильно. Цейтнот и всеобщая мобилизация из школьной раздевалки на улицу сделали свое дело: она, как и все, сбежала с урока.
Это не принесло ей никакого удовольствия. Она не знала, куда себя девать, побродила по улицам, пока не замерзла, а потом поплелась домой на край города. Ее мучила тревога, но в глубине души она надеялась, что все останется в тайне и родители ни о чем не узнают. Надеялась зря. Вечерний звонок учительницы известил ее отца о том, что его дочь отъявленная прогульщица, заслуживающая самого строгого наказания. Ее жалкие попытки оправдаться, объяснить, что сбежала не только она, а весь класс, были прерваны его гневной речью. Отец выгнал ее из дома и приказал не возвращаться до тех пор, пока она не найдет пострадавшую учительницу и не извинится перед ней: «Мне не нужна дочь, которая заставляет меня краснеть!»
Сначала она по-настоящему испугалась. Сбылись все ее страхи – она не только оказалась плохой, ее выгнали из-за того, что она плохая. Но потом какая-то внутренняя решимость и ощущение несправедливости происходящего придали ей сил, она быстро оделась и гордо вышла на улицу.