Школа хороших матерей

— Я знаю, что серьезно провинилась, но я не хотела этого. Я понимаю, что наделала глупостей.

— Миз Лью, у вас не было душевных заболеваний?

— Что? У меня изредка случаются депрессии. Но это тут ни при чем. Я не…

— Мы можем сказать, что с вами случился психотический срыв? Приступ мании? Вы не принимали никаких веществ?

— Нет. Абсолютно никаких. Я не сумасшедшая. Не буду делать вид, будто я идеальная мать, но все родители совершают ошибки. Не сомневаюсь, вы видели вещи и похуже.

— Мы говорим не о каких-то родителях. Мы говорим о вас.

Фрида пытается говорить ровным голосом:

— Мне необходимо ее видеть. Как долго это может продлиться? Мы никогда не расставались больше чем на четыре дня.

— Так быстро ничто не происходит, миз Лью. — Социальный работник объясняет процесс, словно перечисляет покупки по списку. Фрида пройдет психологическое тестирование, Гарриет тоже пройдет. Гарриет пройдет терапевтический курс. В течение следующих шестидесяти дней Фрида сможет три раза увидеться с ребенком под надзором. Штат соберет данные. Служба защиты ребенка реализует новую программу.

— Я дам свои рекомендации, — говорит социальная работница. — Судья по семейным делам решит, какой план опеки наиболее отвечает интересам ребенка.

Фрида пытается заговорить, но социальная работница обрывает ее:

— Миз Лью, вы должны быть рады, что у ребенка есть отец, который не отказывается от обязанностей. Если бы не было его, нам бы пришлось поместить Гарриет под экстренную опеку приемных родителей.

* * *

В эту ночь Фриде снова не уснуть, ее мысли мечутся. Нужно сказать судье по семейным делам, что Гарриет не подвергалась плохому обращению, что была окружена заботой, что просто у ее матери выдался очень плохой день. Нужно спросить у судьи, случался ли, был ли у него когда-нибудь плохой день. В плохой день ей нужно было выйти из дома ее разума, заточенного в доме ее тела, запертого в доме, где Гарриет сидела в своих ходунках с упаковкой крекеров в форме зверьков. Гаст весь мир объяснял таким образом: разум в виде дома обитает в доме тела, обитающего в доме дома, находящегося в большом доме города, а тот находится в еще большем доме — штата, а дальше в домах Америки, общества, Вселенной. Он говорил, что эти дома располагаются один в другом, как матрешки, купленные для Гарриет.

Чего она не может объяснить, чего не хочет признавать и что едва помнит: когда она села в машину и закрыла дверь, когда машина увезла ее прочь от ее разума, тела, дома и ребенка, она вдруг ощутила внезапное наслаждение.

Она убежала, когда Гарриет не смотрела в ее сторону. Теперь она думает, не было ли это сродни выстрелу в спину, одним из самых ее плохих поступков в жизни. Она купила в кофейне в том же квартале охлажденный кофе с молоком, потом возвратилась в машину. Она готова поклясться, что сразу же собиралась вернуться в дом. Но десятиминутная поездка за кофе обернулась тридцатиминутной, а потом часовой, а потом двухчасовой с половиной. Ею двигало удовольствие, получаемое от езды. Это не похоже на удовольствие от секса, любви или созерцания заходов солнца, это удовольствие от того, что ты забываешь о своем теле, о своей жизни.

В час ночи Фрида встает с кровати. Она не делала уборку три недели и не может поверить, что полицейские видели ее дом в таком состоянии. Она собирает игрушки Гарриет, выносит мусор, проходит пылесосом по коврам, запускает стиральную машину, чистит перепачканные ходунки — ей стыдно, что она не сделала этого раньше.

Она убирает дом до пяти часов, от дезинфектантов и хлорки у нее кружится голова. Раковины вычищены. Ванна вычищена. Она подметает паркетный пол. Жаль, здесь нет полицейских — они бы увидели, какой чистотой блещет ее плитка. Они не видят белизны унитаза, не видят, что одежда Гарриет сложена и убрана, полупустые контейнеры с едой навынос выброшены, не осталось ни одной поверхности, на которой была бы пыль. Пока она в движении, ей не нужно ложиться спать без Гарриет, не нужно ждать, что дочка позовет ее.

Она усаживается на чистый пол, волосы и ночнушка пропитались по́том, ветерок, задувающий из задней двери, холодит ее тело. Обычно, если ей не спится и Гарриет дома, она достает дочку из кроватки, держит ее у себя на плече, а Гарриет спит. Ее родная девочка. Ей не хватает тяжести тела дочери, ее тепла.

* * *

Она просыпается в десять часов, из носа у нее течет, в горле саднит, она жаждет сказать Гарриет, что мамочка наконец-то выспалась и может взять ее на детскую площадку. Но тут страх начинает медленно заполнять все ее существо, и ее осеняет: Гарриет нет дома.

Она садится, ежится, вспоминая социального работника, светло-зеленую комнату, отношение к ней как к преступнице. Она представляет себе полицейских, которые входят в этот узкий темный дом, видят испуганную Гарриет среди грязи. Вероятно, они увидели почти пустые полки и холодильник. Вероятно, они увидели крошки на столешнице, комки бумажных полотенец, использованные чайные пакетики в раковине.