Школа корабелов

Сам Путихов в училище не показывался. Он сидел дома, пил водку и с нетерпением ожидал приезда Катасанова, задержавшегося в Кронштадте на испытаниях своего гигантского корабля «Благодать».

Козлов заглянул к другу, с жадностью набросился на вино и торжественно поклялся, что не пойдет на урок до тех пор, пока генерал не выгонит профессора. Приятели пропьянствовали две недели, а когда узнали от Апацкого, что попали в «классические записки», сразу отрезвели.

Тайком от собутыльника Козлов прибежал к Гурьеву на Стремянную.

— Ваше благородие, — взмолился он, — дозвольте оправдание принести по поводу отсутствия моего на уроках. Путихов свечей не дает, а коли даст, так самую малость. По оной причине чистописание весьма затруднительно…

— Врешь, господин Козлов. Истинная причина твоих отлучек мне давно известна.

— Ваше благородие, вычеркните из «классических записок»… Вот крест, более уроков пропускать не буду.

— Ничего не могу поделать, господин Козлов. Записки уже посланы министру.

Едва ушел учитель чистописания, как в дверь к Гурьеву робко постучался Путихов. Подмастерье был гладко выбрит, аккуратно подстрижен и одет в чистый чиновничий мундир. От его самоуверенности и наглости не осталось и следа.

— Ваше благородие, господин профессор, как милости прошу, соблаговолите выслушать, — потупив голову, жалобно начал он. — Виноват перед вами, кругом виноват…

— Будет тебе причитать, — прервал Путихова Семен Емельянович. — Толком говори, что тебе нужно. Пойдем-ка в кабинет.

Профессор провел подмастерья в кабинет, где Путихов продолжал стоять, униженно согнув спину.

— Ваше благородие, вы изволили приказать внести в «классические записки»…

— Нельзя ли короче, господин Путихов?

— Сейчас, господин профессор, сейчас… Словом, в оправдание того, что столь долгое время не ходил я в классы, прошу внести в эти записки следующее: первое, что занят я от его превосходительства, господина генерал-лейтенанта, обер-серваера, директора и кавалера Александра Семеновича Катасанова смотрением над строением судов на частных купеческих верфях. Второе, что нередко употребляю даже и самые ночи для обрабатывания и переписывания дел, относящихся к должности обер-серваера, и потому мало остается у меня времени для отправления должности моей в училище. Сие прошу записать, господин профессор…

Путихов ушел, оставив чувство гадливости в душе профессора.

Гурьев сел за письменный стол. Обобщая опыт многих русских изобретателей, Семен Емельянович уже четвертый год трудился над темой, которая его особенно занимала в теории машин и механизмов. Труд этот он озаглавил: «Общее правило равновесия с приложением онаго к машинам».

Визит Путихова и Козлова отвлек мысли Гурьева. Работа не клеилась. Семен Емельянович отложил ее и взялся за составление докладной записки для Мордвинова. В ней уже было записано три параграфа:

«1. Училище имеет надобность в учителе истории и географии, ибо всякое училище не должно терять из виду своего общего просвещения.

2. Училище имеет надобность в учителе французского языка.

3. Положенные в день девять копеек на пищу для каждого ученика по нынешним ценам на продукты весьма недостаточны. Сумма на одежду также крайне скудна: ученики часто оказываются без обуви и даже без одежды и от этого причиняется остановка в учении».

Бегло прочитав написанное, Гурьев вспомнил о болезнях и прибавил:

«4. Училище имеет надобность во враче и особой больнице, которых по штату не положено».

Далее Семен Емельянович произвел расчет примерной потребности в корабельных мастерах во всех портах России, из коего наметил количество учеников училища, предложил оборудовать в нем кабинеты архитектуры корабля, физики и механики.

«Из имеющегося при училище каменного сарая, — писал далее Гурьев, — можно сделать галерею для практического упражнения учеников в плотницком искусстве Двор, находящийся позади сарая, обратить в сад. Все сие можно сделать из экономической суммы, накопленной обер-серваером Катасановым от того, что около двух лет училища почти совсем не было».

Бумаги Гурьев на другой день отправил Мордвинову.

3

Адмирал Николай Семенович Мордвинов не напрасно торопил Гурьева с докладной запиской. Всего три месяца он продержался на посту военно-морского министра, после того как адмиралтейств-коллегия была преобразована в министерство, объединившее два ведомства: адмиралтейств-коллегию и адмиралтейский департамент.

Сдавая дела Павлу Васильевичу Чичагову, Николай Семенович особо отложил бумаги Гурьева, крайне сожалея о том, что не успел вовремя их оформить.

— Павел Васильевич, — осторожно начал Мордвинов, — знаком ли тебе академик Семен Емельянович Гурьев?

Энергичное лицо Чичагова осветилось улыбкой.

— Как же, отлично знаком. Я встречался с ним в Лондоне. Большого ума и таланта человек, только хлопотлив очень и надоедлив. Догадываюсь, Николай Семенович, почему ты о нем спрашиваешь.

Министр взял от Мордвинова папку и, посмеиваясь, продолжал:

— Узнаю Гурьева, его рук дело. Небось на непорядки жалуется, проекты вносит?

Мордвинов с нескрываемым волнением сказал: