Школа корабелов

Подтянутые и аккуратные, ученики держали себя свободно и уверенно. Никто не подозревал, сколько упорного, терпеливого труда кроется за этой кажущейся легкостью, с которой они отвечали на самые различные и неожиданные вопросы экзаменаторов.

У стола, отражая перекрестный огонь вопросов, стоит Саша Попов. Его большие глаза сосредоточенно устремлены куда-то мимо Семена Емельяновича. Мысли у него напряжены до предела и с необыкновенной быстротой отыскивают в калейдоскопе памяти нужные теоремы, гипотезы, цифры, имена и даты. За него профессор не беспокоится. Чуть левее высокий, угловатый Петр Тарасов сдвинул брови и на какую-то долю секунды теряет равновесие. На лбу у него едва заметные капельки пота. Гурьев ласково улыбается ученику, и, поймав его улыбку, Тарасов восстанавливает в памяти нужную формулу.

В последующие два дня воспитанники сдавали теоретическую механику, лесоводство, языки, гидростатику и гидравлику с приложением оных к кораблестроению.

По окончании экзаменов члены ученого совета адмиралтейского департамента единодушно отметили глубину и обширность познаний воспитанников. Особенно восторгались они Поповым, Осьмининым и Колодкиным, придя к выводу, что этих троих следует выпустить с чином 12-го класса.

Князь Гагарин пригласил присутствующих завершить трехдневный груд скромным обедом. Адмирал Мордвинов попросил у министра разрешения поднять первый тост за инспектора классов.

— Не торопись, Николай Семенович, — осадил его Чичагов, — первую рюмку, мыслю я, надобно выпить за директора. Пью за тебя, князь! Желаю училищу и далее расцветать под твоим мудрым руководством.

Насмешливо переглядываясь, все осушили бокалы. Чичагов заметил недовольные лица и иронические взгляды и демонстративно расцеловался с Гагариным.

Бесшумно двигавшиеся лакеи вновь наполнили бокалы.

— А теперь, господа, — сухим тоном произнес министр, — можно выпить и за коллежского советника, действительного члена Российской Академии наук, профессора Семена Емельяновича Гурьева.

— Пью за тебя, профессор, — добавил Мордвинов, — и об одном лишь жалею, что не было здесь его величества, что государь император не видел своими глазами выращенных тобою плодов, не испробовал их зрелость.

Дружное «ура» и аплодисменты, последовавшие за словами Мордвинова, заставили министра широко улыбнуться. Сделав знак рукой, Чичагов произнес:

— Все вы, господа, знаете, сколь ценит любимый наш государь заслуги верноподданных своих перед отчизной. Два года тому назад его величество одарил профессора Гурьева бриллиантовым перстнем. Будем надеяться, что и на сей раз он соблаговолит не оставить без внимания новые успехи Семена Емельяновича, о которых я, по долгу службы, обязан поведать в докладе на высочайшее имя.

Витиеватая речь министра была встречена новыми аплодисментами. За столом пошли оживленные разговоры об училище, об учителях, о методе воспитания и обучения.

Инспектор классов морского кадетского корпуса, Марко Филиппович Гаркавенко, горячо обнял и трижды облобызал Гурьева.

— Будь ласков, Семен Емельянович, скажи, друже, шо це вона за таке метода, що ты, шило тоби в бок, дуже добре хлопцив воспитал?

Семен Емельянович засмеялся и многозначительно посмотрел на директора училища.

— Никакого особого метода у меня не было и нет, Марко Филиппович, ежели не считать того, что я всегда был противником телесных наказаний.

— Как можно без наказаний, — возразил вице-адмирал Карцов, — не от того ли мы с тобой, профессор, в люди вышли, что по нашей спине изрядно погуляли батоги и палки?

— Не от того, ваше превосходительство, — отозвался Гурьев, — палками ни ума, ни знаний в глупую голову не вдолбишь.

— Кнут для русского человека — что веник в бане. От него и тело чище, и душа мягче, — глубокомысленно произнес один из высокопоставленных чиновников.

— Ученикам розги всегда пользительны, — поддержал директор училища.

Гурьев нарочито громко сказал:

— Удары по телу калечат душу. Вот почему постыдны телесные наказания.

— Пустое мелешь, профессор, — холодно заметил министр. — Хотел бы я посмотреть, как ты без битья русского матроса к повиновению приведешь. Этого даже в английском флоте не достигли.

— Ваше превосходительство, — с горечью ответил Гурьев, — давно я хотел вам сказать, да все не к месту было. Может, оно и сейчас не к месту, но коли уж сами разговор начали, не могу воздержаться. Взялись вы ретиво английские порядки в нашем флоте возводить, а того не видите, что многие из них чужды нашему народу. В английском флоте матроса, захваченного на службу вербовкой, по большей части обманом, может, и следует держать, как арестанта, не спуская на берег и поддерживая дисциплину жестокими наказаниями. А русские матросы… Не знаю, ведомо ли вам, что капитаны Солтанов и Крузенштерн при выходе в море приказали выбросить линьки за борт. Пострадали ли от этого судовые работы и дисциплина на кораблях? Не только не пострадали, а много выиграли, не говоря уже о сохранении здоровья и бодрого духа.