Школа корабелов

— А как найти? Может быть, некоторые воспитанники знают, кто это сделал. Но разве они скажут? Фискальство считается у них самым тяжелым преступлением и жестоко карается. Да что о том говорить! Я сам поколотил немало фискалов, когда был учеником.

— Но ведь они все тебя любят, Саша.

Попов пожал плечами и промолчал.

— Сегодня вторник, Семена Емельяновича в училище не будет. Сходи к нему домой, — посоветовал Разумов.

— Зачем? Стоит ли вообще тревожить профессора, отвлекать его от трудов?

— Стоит, Саша, стоит. С его умом и опытом тайна несомненно будет разгадана. Да и по долгу службы ты обязан доложить о происшествии.

На следующий день, когда ученики вернулись из адмиралтейства, Саша заглянул в кабинет инспектора классов. Гурьев писал донесение министру.

— Заходи, Саша, — радушно сказал профессор. — Сегодня у нас большая радость. Молодцы твои дружки Гроздов и Аксенов. Не осрамились перед светилами русской науки. Таких блестящих экзаменов в Академии наук я уже давно не помню. На вот, прочти.

Попов взял поданную ему бумагу:

«Препровождая при сем к вам журналы испытания студентов Гроздова и Аксенова, имею честь поздравить вас с приобретением под свое начальство двух геометров. Если мысль ваша, чтобы дать мне еще двух студентов, не переменилась, то так и быть, я соглашусь пожертвовать какими ни есть пятью годами, но не для двух, а для двадцати студентов, которых бы я выбрал сам. Сим образом круг знаний в нашем отечестве наверное распространится, и оное не терпело бы нужды ни в книгах, ни в ученых людях. От университетов же, немцами наполненных, и от самых немцев добрых плодов быть не может. Я в сей истине столько уверен, что в заклад головы положить не побоюсь».

Попов за этими строчками увидел всего Гурьева, с его неукротимой энергией, страстным патриотизмом и неутолимой жаждой борьбы за просвещение народа.

— Как движется работа на корабле? — спросил Гурьев, запечатывая письмо. — Погоди, не рассказывай, кликни ко мне дежурного офицера.

Явился дежурный. Гурьев приказал немедленно отправить письмо в министерство.

Как ни тяжело было Попову омрачать настроение профессора, все же пришлось рассказать о случае в трюме. Сдвинув брови, Семен Емельянович слушал молча, руки его беспокойно двигались по столу, глаза блестели. Он встал и зашагал по кабинету.

— Ты выяснил, кому принадлежит топор?

— Да, Ваське Серому. Но мальчишка не причастен… Топор брошен рукой взрослого и сильного человека.

— Давай Ваську сюда, предупреди дежурного, — пусть вызовет его без шума.

Васька вошел в кабинет несколько странно: прежде чем закрыть за собой дверь, он боязливо оглянулся назад, в коридор, словно хотел убедиться, что за ним никто не следит.

Гурьев взял его за руку и подвел к креслу.

— Садись, голубчик. Я тебя в обиду никому не дам. Ты знаешь, зачем мы тебя вызвали?

— Знаю, — выдавил сквозь зубы мальчик, чуть приподняв длинные ресницы.

— Ты ведь знаешь, кто взял твой топор?

— Да! То есть нет… — На бледном, худом лице Васьки появилось выражение мучительного колебания. — Не спрашивайте меня, господин профессор, я ничего не знаю… Он такой страшный, он меня убьет…

Серый заплакал. Семен Емельянович многозначительно посмотрел на Попова и стал успокаивать подростка. Прошло немало времени, прежде чем воспитанник вновь обрел дар речи. Нехотя, через силу, он назвал фамилию Чулкова.

— Еще один вопрос, голубчик. Тебе известно, для чего ему понадобился твой инструмент?

— Да я все-все видел… Я, господин профессор, тайком следил за Матюхой… Я так боюсь его, господин профессор!

— Стыдись, Вася! Нельзя быть таким трусом. Иди в класс и никого не бойся. Мы позаботимся, чтобы тебя никто не тронул. Проводи его, Александр Андреевич, и передай на руки кому-нибудь из старших воспитанников. Скажи им, что они отвечают головой за него. А ко мне пришли Чулкова.

Матюха Вульгарис вначале держал себя нагло и упорно отрицал свою вину. Когда же Гурьев пригрозил, что прогонит его сквозь строй, а затем отдаст под суд, Матюха проговорился, что действовал по наущению Апацкого, но, спохватившись, тут же решительно опроверг свои слова.

— Что будем делать, Александр Андреевич? — озадаченно спросил Гурьев, отправив Матюху в карцер. — За покушение на убийство надо обоих отдать под суд. Апацкий, конечно, отопрется да еще нас обвинит в клевете.

— Плюньте на них, Семен Емельянович, ну их к лешему! Выгоните обоих, и дело с концом. А об этой истории умолчим, благо ее почти никто не знает.

— Да, ты, Саша, прав; так мы и сделаем. Я сейчас поеду к Павлу Васильевичу Чичагову; не уходи никуда, я скоро вернусь.

3

Министр был занят и через управляющего канцелярией передал профессору, чтобы тот приехал в другой раз, но Семен Емельянович упрямо заявил, что не покинет канцелярию, пока не добьется аудиенции. Чичагов рассердился, однако приказал пустить профессора в кабинет.

— Ваше превосходительство, — без предисловий начал Гурьев. — Я вас долго не задержу. Имею срочную необходимость уволить учителя арифметики лейтенанта Апацкого и заменить его студентом Тенигиным.