Школа магов. Фрагменты мистического движения в СССР в 70-80 гг ХХ века

XV. 4. Рам и соседи. Местное население с интересом относилось к своему новому соседу. По округе о Раме ходили самые невероятные слухи. Однажды я разговорился на автобусной остановке с одной дамой, так та у меня спросила:

- Это правда, что вы сектанты и у вас собираются такие же сектанты из города?

- Да нет, - поспешил я ее разочаровать, - мы не сектанты, мы - йоги!

- Йоооги? А это что такое?

- Ну, это сторонники древнеиндийской физкультуры. Йогу из-за ее полезных свойств изучают разные ученые, а ваш сосед - очень известный специалист по йоге: он долго жил на Западе, учился в Европе, теперь к нему приезжают за опытом, в том числе академики из Москвы.

- Ах вот оно что... А мы-то думали!..

В другой раз, другая дама, спросила у самого Рама:

- Скажите, вот люди говорят, что Вы все религии знаете. Это правда?

- Правда.

- А в какую из них сами больше всего верите?

- Ни в какую...

V. 5. Письмо Косыгину. Рам, находясь в Советской Эстонии на положении интернированного апатрида в течение более четверти века, не переставал надеяться на освобождение и выезд из Союза - куда угодно, лишь бы вне досягаемости политической власти Империи зла, управляемой тайным орденом враждебных свободному духу спецслужб. Некогда он писал письма Косыгину, как главе Советского правительства, по поводу своего незаконного задержания. Без привета и ответа, разумеется.

Вообще, обращаться Косыгину было небезопасно. Мне однажды приходилось видеть человека, пытавшегося лично попасть на прием к Алексею Николаевичу. Дело происходило в Москве, на Стриту, где я периодически тусовался в тинэйджерском возрасте. Вернее - в знаменитом 102 отделении, куда со Стрита ментура собирала хипповый пипл, когда тот начинал слишком высовываться: открыто пьянствовать или нагло аскать. Именно за то и другое вместе я оказался здесь с парой приятелей. Пока мы сидели в ожидании проверки, в отделение привели мужчину лет шестидесяти.

- Вот, - бросил дежурному один из доставивших клиента, - взяли у кремлевской приемной, требует срочной встречи с Косыгиным.

Дежурный глянул на ходока:

- Откуда будете, зачем в Москве?

Тот оказался залетным, из какой-то Тьмутаракани:

- Я приехал в Москву, чтобы передать лично товарищу Косыгину документы, раскрывающие чудовищный троцкистско-зиновьевский фашистский заговор под кодовым названием "Беллетристика"...

Дежурный внимательно посмотрел на него и вежливо произнес:

- Пройдите, пожалуйста, в комнату ожидания, товарищ, мы сейчас сообщим о вас в аппарат товарища Косыгина!

Он, действительно, поднял трубку, набрал номер:

- Алло, тут сто второе. Да, есть клиент. Присылайте. Нет, не буйный, но упорный. Давайте!..

Очень быстро, через полчаса, заходят несколько санитаров в белых халатах - кремлевские ангелы:

- Алё, товарищ, товарищ Косыгин прислал за Вами машину, собирайтесь, - крикнул дежурный, и через минуту мент вывел откуда-то из запасников сияющего ходока.

Санитары подхватили его под руки:

- Все в порядке, товарищ, в Кремле Вас ждут!

- Спасибо! - крикнул ментам ходок уже на выходе.

- Не за что, - бросил ему вслед дежурный.

- В Москве правду всегда найдешь! - обнадеживающе пустил вдогонку еще один из милиционеров.

Все - и мы, и менты, и санитары - грохнули со смеху. Перевозка с сиреной помчалась в Кремль.

Интересно, что Рама, после его косыгинских писем, тоже пытались запрятать в психушку. Но он властям заявил: если сунетесь - совершу самосожжение. И, действительно, одно время держал наготове канистру с бензином. Он считал, что лучше сразу великая агнихотра, чем медленное разложение в советском дурдоме, без всяких шансов на освобождение. Его оставили в покое - если так можно назвать режим жесткой регистрации и особого присмотра, ограничивающий даже физическое перемещение лица радиусом десяти километров, не говоря уже о социальных (о политических даже не думаем) правах.

XV. 6. We have overcome. Таким образом, Раму долгое время ничего не оставалось делать, как просто давать импульс в пустоту. И та, наконец, отреагировала. Сначала заняться рамовским вопросом попытался Дарко - московский белградец, женатый на дочери секретаря венесуэльского посольства. Его впервые, еще на старый хутор, привез Рыжий. Но что могли тогда сделать иностранные дипломаты в отношении человека, который не был гражданином ни одного из легально существовавших на тот момент государств? Для официального вмешательства не было повода, а для неофициального требовалась предварительная раскрученность образа в массмедии.