Школа. Никому не говори. Том 2

Сэро никогда не любил сказки, фантастику и фэнтези. Не привлекали его эти жанры даже в детстве, в том числе и в кино. Уважал боевики, военные фильмы, драму, историческое кино, документальное. А всякие там труды про другие миры, сказочных существ и магию повеса не воспринимал серьёзно, пока не услышал на балконе водонапорки Любин монолог.

Когда тихоня говорила, у Сэро создалось впечатление реальности произнесённого. Будто девочка воистину знала больше, чем другим дано: слишком уж проникновенно, словно в трансе, она рассуждала о нечисти и зле. И ровесница не притворялась – она верила в то, о чём рассказывала.

Сэро это напугало и заинтересовало одновременно, но признавать многослойность Любиной натуры ветреный парень не собирался. Поэтому свалил всё на интерес к роману. Значит, стоит узнать содержание и разобраться.

Лучше б не разбирался. Читалось произведение тяжело. Через пару дней Сэро обнаружил, что напрягается заходить в подвал за консервацией, что сумерки наводят жуть, а болтавшаяся на бельевой верёвке нарядная кофта Русланы кажется издалека гребаным красным шариком.

– Паша, читал «Оно» Кинга? – спросил цыган друга в предпоследний день осенних каникул.

– А то! Неужели ты мистикой увлёкся?

– Не надейся! Говорят, баланда интересная, но мне листать её напряжно. Язык автора не понимаю, – солгал Сэро. Не выдавать же блондину собственную трусость.

– Конечно, не понимаешь! – уверенно заявил Павел. – Ничего не читаешь от лени! Потом как-нибудь перескажу, хорошо?

– Э-э-э, нет, давай сейчас! Пошли в парк, на лавочку. Что мы на танцульках не видали?! – отрезал брюнет и вытащил недоумевающего Овчинникова из «Торнадо» на уличный холод.

Глава 3.

Первые дни второй четверти ознаменовались отвратительной погодой.

Ещё пару суток назад было солнечно и воздух прогревался до + 20, хотя ночи наступали свежие и холодные. А со второй недели ноября началось: собачий сырой холод, промозглый, до костей, ветер, дувший резкими, сбивавшими с ног рывками, мерзкий, ледяной, отвратительный дождь, лившийся колючей моросью. Не спасал зонт – ветер вырывал его из рук, выворачивал наизнанку, а то и ломал.

В воскресную ночь Люба еле уснула. Девочка настолько не хотела в школу, что в кровати не смогла расслабиться. Будильник своими визгами вывел её из тревожной ночной дрёмы, но школьница, открыв глаза, не почувствовала блаженного сонного разочарования – терпеливо встала, привела себя в порядок. Взбила перину, раздвинула занавески.

Из оконных щелей неимоверно дуло. Дуло во всём доме.

Люба оклеивала на каникулах окна бумагой и замазывала щели, но толку было с гулькин нос. Высохшие деревянные каркасы одинарных рам пропускали сквозняки и холод, а на улицу выгоняли тепло, что газовый котёл нарабатывал.

Тревожная мама менять рамы на двойные категорически не хотела – дом дышать не будет, воздух застоится, газом от котла задохнуться можно. У мнительной позиции имелась обратная сторона: под одеялом невозможно согреться, и всем приходилось на ночь наряжаться в тёплые колючие штаны, толстые вязаные носки (а то и несколько пар надевать), длинные шерстяные, с высоким воротом, кофты, а на мёрзнувшую голову наматывать махровый платок. Ну и вдобавок счета за газ «радовали» неприличными суммами.

Сквозняки стали ещё одной причиной глубокого утреннего неудовольствия Любы. Прощай, лёгкая и уютная фланелевая сорочка! Каждую ночь теперь, пока не потеплеет, придётся наряжаться, как многослойная матрёшка, чтоб не околеть.

Есть не хотелось. В школу идти – тем более. Но надо. Школьница поскучала за обеденным столом, поглядывая на настенные часы в ожидании выхода. А потом, плюнув, оделась и выскочила в утреннюю промозглую темноту раньше на полчаса.

Люба понимала – если прийти с запасом времени, пребывание на уроках быстрее не окончится. Однако в раннем приходе имелись плюсы: полупустое здание, в кабинете физики – никого. Девушка, сев на своё место, наблюдала, как постепенно подтягиваются одноклассники.

Большая часть пришла за десять минут до начала урока. Люба сжалась, когда явился Степанченко, но он уселся с Матвеем не позади неё, как повадился в октябре, а на соседнем ряду, за спинами Камиллы и Ани.

Потом притащились Бутенко и Илютина. Даша села с тихоней, а Варя убежала на последнюю парту. Лыткина и Селиверстова, войдя, перецеловали всех в губы, затем попёрлись к закадычным подружкам Близнюк и Уваровой.

– Что с руками? – бесцеремонно спросил Любу Игнат Картавцев, усевшийся впереди. На его горе, места возле Юлианы безвозвратно заняли другие.

– Это от стирального порошка, – ответила, застеснявшись, ровесница, спрятав под парту руки, покрытые маленькими воспалёнными язвочками.