Школа обмана

Домой приехали в шестом часу. Родик, не раздеваясь, включил телевизор. Транслировали пресс-конференцию с руководством страны. Он увеличил звук и стал внимательно слушать. Вопросы задавались именно те, которые задавал себе Родик. Однако из ответов понять что-то он не смог. Даже на прямой вопрос какой-то журналистки о том, произошел ли государственный переворот, прямого ответа Янаев не дал, а начал объяснять, что Горбачев болен, и как только выздоровеет, приступит к исполнению своих обязанностей. Оператор, вероятно, умышленно, постоянно переводил крупный план на руки Янаева, которые нервно тряслись, выдавая его предельное возбуждение. Родик в недоумении откинулся на спинку кресла и опять почувствовал себя отвратительно. Чтобы не заболеть, он нагрел воду, заполнил ею таз и, морщась от боли, погрузил в него ноги. Минут через десять он прекратил экзекуцию, налил себе стакан водки, выпил и пошел, не дожидаясь, пока жена и дочка помоются, спать.

Несмотря на усталость, водку и ножную баню, сон не приходил. В голове прокручивались события дня, настойчиво повторялись одни и те же мысли. Родик страшно потел, и это усугубляло дискомфорт. За закрытой дверью раздавались разные звуки — вероятно, жена купала Наташку и что-то готовила, о чем свидетельствовали навязчивые запахи, дополнительно нервирующие Родика. Он перевернул намокшую с одной стороны подушку и принялся считать про себя слонов. Однако это не помогло. Тогда он встал и поплелся на кухню. Лена почти закончила готовить жаркое. Говорить было не о чем — все сказали по пути в Москву. Родик взял глубокую тарелку, навалил в нее гору картошки и мяса, достал из холодильника початую бутылку водки… Все это он, не слушая удивленных восклицаний жены и пользуясь только столовой ложкой и чашкой, впихнул в себя, хотя особого желания ни пить, ни есть не испытывал. Последняя порция водки почему-то расплескалась и показалась ему настолько противной, что Родик, против обыкновения, изрядно забрызгавшись, запил ее водой прямо из-под крана.

— Пойдем спать, — сказал он жене, чувствуя подступающее опьянение.

— Пойдем… Наташку я уже уложила.

— Там у меня пододеяльник и простыня намокли. Вспотел я.

— Сейчас поменяю.

Прохлада свежего постельного белья доставила разгоряченному телу Родика какое-то особое удовольствие, а знакомое тело жены усилило это ощущение. «Постель примиряет все, — пришла ему в голову народная мудрость, и он дал себе установку: — Надо спать, надо спать…»

Казалось, что он не спит, а сидит в первом ряду того самого сельского клуба, где, будучи руководителем комсомольской агитбригады, ставил вечерние концерты. Сидевшая рядом жена ласково обнимала его за шею. Агитбригадовский вокально-инструментальный ансамбль играл тихую музыку. На сцене Тарапунька и Штепсель разыгрывали сцены из жизни советских бюрократов. Они страшно походили на Горбачева и Ельцина. Приглядевшись, Родик понял, что это действительно Горбачев и Ельцин. Они потешно ругали друг друга, употребляя совершенно нецензурные выражения. Родик, смотря на них, то смеялся, то грустил. Сцены были самые разные — позерство сменялось детективными ситуациями, аферы одного натыкались на фальшивые идеалы другого. Потом они обнялись и поцеловались, Ельцин достал бутылку и налил в чайную чашку водку. Хитро подмигнув, он протянул ее Горбачеву, но в последний момент отстранился и выпил сам. Горбачев заплакал, жалостливо клянча водку, а Ельцин, улыбаясь, вытер тыльной стороной ладони рот и подбородок.

Тут вдруг появилась колхозная самодеятельность, разодетая в национальные то ли русские, то ли украинские костюмы, и пустилась в пляс. Жена наклонилась к Родику и сказала, что эту самодеятельность она послала в другой клуб, а они перепутали адреса, и сейчас разразится скандал.

Горбачев и Ельцин обиженно отошли в угол сцены и уселись в кресла спиной к залу, но хоровод развернул их. Родик с изумлением понял, что это опять Тарапунька и Штепсель. Они начали возмущенно требовать режиссера. Жена объяснила, что режиссер — это Родик, но он сейчас спит и не может с ними поговорить. Тогда они попросили помощи зала, но люди, все еще занимающие места, на них не отреагировали, полагая, что так и задумано режиссером. Наконец, всем надоело это представление, зрители попытались выйти, но двери были заперты. Возникла неразбериха, люди толкали друг друга, а со сцены кричали: «Разбудите режиссера! Родик, проснись. По радио сообщают, что в Москву вошли Таманская и Кантемировская дивизии и еще какие-то подразделения. У здания Верховного Совета стоят танки»…

Сон мгновенно слетел с него. Вспомнилось, как он впервые в казахстанской степи увидел танковую роту на марше. Потом он много раз видел танки в разных условиях, но никак не мог привыкнуть к их устрашающей мощи.

Представив эти грозные машины на московских улицах, Родик внутренне содрогнулся.

«Неужели началось самое страшное?» — подумал он и прокричал жене:

— Неси сюда приемник!