Школа обмана

Крутя ручку настройки и переключая диапазоны, Родик удивился огромному числу радиостанций. Весь эфир был заполнен тревожными сообщениями, повторяющими слово «путч», новую аббревиатуру «ГКЧП», имена Горбачева, Ельцина. Однако разобраться в происходящем было невозможно. Вероятно, комментаторы сами ничего не понимали и только транслировали получаемые от корреспондентов противоречивые сообщения. Ясно было только, что основные события разворачиваются вблизи здания Верховного Совета в Москве, но и в других городах — Ленинграде, Минске, Свердловске и даже в Воркуте — волнения. К Ленинграду стягивают танки, и они уже в Гатчине. ГКЧП хотел восстановления законности и правопорядка, ратовал за истинную демократию. Другие призывали к саботажу ГКЧП, к забастовкам под теми же демократическими лозунгами. У Родика создалось впечатление, что и те и другие говорят одно и то же. Все эти заявления заканчивались одинаково и при этом требовали от граждан сделать выбор и не находиться в преступном бездействии. Между чем выбирать, было непонятно. Родик чувствовал, что тупеет, однако усвоил, что никто, даже ГКЧП, не покушается на развитие предпринимательства и кооперации.

Бреясь, он беспрерывно задавал себе тривиальный вопрос «Что делать?», но ответа не искал, и это было самое неприятное. Казалось, что какой-то внутренний механизм перестал работать.

«Может быть, пойти в город? Увидеть все своими глазами? Будет легче», — подумал он, но тут же перед мысленным взором возникли картины из кинофильма «Броненосец Потемкин», и Родик отбросил эту идею.

— Становиться пушечным мясом глупо и безрассудно. Идти с голыми руками против танков в надежде что-то изменить — наивно. И без того нагуляется Иван — достанется и нам, — глядя в зеркало, сказал он сам себе, добрился и потом облился холодным душем, постаравшись вытерпеть как можно дольше.

Автоматически, не чувствуя вкуса пищи, Родик позавтракал, настрого запретил жене и Наташе выходить из дома и, несмотря на ранний час, поехал в офис.

Залитые дождем улицы Москвы были, как и вчера, спокойны, магазины и палатки в основном не работали. Увидев выходящую из дверей большого универсама на Петровско-Разумовской старушку, Родик остановил машину, зашел, купил черного и белого хлеба, пару пакетов молока. Продавцы в непривычно пустом торговом зале были вялые и настороженные, в обсуждение событий не вступали, а только молча отпускали немногочисленный товар… Удивляло отсутствие гаишников, обычно дежуривших на пересечении с Нижней Масловкой. «Наверное, и милиция не знает, что делать, — подумал Родик. — Не удивлюсь, если милицейские начальники все на бюллетене. Я бы на их месте так и поступил».

В офисе все было по-прежнему. Григорий Михайлович сидел в прокуренном кабинете, словно и не выходил из него со вчерашнего дня.

— Что нового? — больше для того, чтобы начать разговор, спросил Родик.

— Ничего…

— А танки тебя не смущают?

— Смущают…

— Это твое правление устроило.

— Ошибаешься…

— А Крючков?

— Я тебе уже сто раз говорил, что к этому ведомству не имею отношения.

— Ладно. Это я так, от нервов и от беспомощности. Хочется что-то предпринять, а что — не знаю. Бешусь и начинаю себя презирать.

— Подожди… Надо уметь держать паузу. Не так все плохо, как кажется.

— Ты что-то знаешь?

— Нет, но распределение сил быстро изменяется. Думаю, что момент для настоящего переворота упущен. Они должны были сегодня ночью захватить ключевые точки, но все, судя по сообщениям, осталось по-прежнему. Даже средства массовой информации работают сами по себе. Промедление для них смертельно. Время играет на Ельцина.

— А что, Ельцин лучше? Он же демагог, позер.

— Для нас лучше, чем он, ничего и никого нет. Он будет строить для себя капитализм, поэтому только его сейчас поддержат Запад и США. Думаю, что бездействие правительства связано с работой Запада. Они их как-то блокировали. По-другому объяснить их нерешительность трудно — присягу и исполнение приказа в армии никто не отменял. Значит, приказов нет.

— Не знаю… Не знаю… Может быть, ты и прав. Я не политик, и вообще что-то в последнее время плохо соображаю, но Ельцин мне очень не нравится. Он весь фальшивый, да еще и пьяница в плохом смысле этого слова.

— А что, у этого слова есть хороший смысл?

— Конечно… Вот Юрка, например. Кстати, где его черти носят? Дома телефон молчит…

— Не знаю… Твой кадр. Его эмоциональность может завести куда угодно.

— Остальные не появлялись?

— Пока нет… Рано… Кстати, банки работают. Во всяком случае, наш. Деньги выдают.

— Я знаю. У меня, правда, никаких банковских потребностей нет. Да и денег на счете кот наплакал. Что будем делать с поездкой в Танзанию?

— Подожди день-два. Сдать билеты все равно не удастся — они апексные. Мне вчера Шабаан звонил. Я ему сказал, что все остается в силе. Рифат заезжал, сообщил, что его радио временно не вещает, а в танзанийском посольстве все выжидают.

— Нет ничего хуже, чем ждать в состоянии неизвестности. Внутри как-то противно, и уверенность в себе теряешь. Это как в последнюю ночь перед защитой диссертации…