Школа обольщения

— Мне сначала нужно заглянуть сюда, Билли. Скажи, чем ты здесь занимаешься, костюмер, парикмахер, ассистентка?

— Тот равно служит, кто сидит и ждет.

— Не поняла.

— Я сижу и жду моего мужа, Вито Орсини.

— О боже! Так ты жена продюсера!

— Долли, если ты когда-нибудь еще раз напомнишь об этом, я не скажу тебе ни слова о том, как найти евреев. Лучших я припрячу и не дам тебе их телефонов. Я Билли, а ты Долли, и все.

— Но постой, разве ты не гордишься тем, что ты… ну, ты сама знаешь кто?..

— Я ужасно горжусь им самим, но не тем, что я — «ты сама знаешь кто». Никто не понимает, чего я тут околачиваюсь, но мы женаты всего два месяца и…

Долли примиряюще обвила Билли руками.

— Послушай. Я год ездила с наездником родео и столбенею при виде лошадей, так что я тебя прекрасно понимаю. По крайней мере, могу держать пари, что мистер Орсини, когда приходит домой по вечерам, не воняет конским навозом. Знаешь, мистер Хилл сказал, что хотел бы, чтобы я каждый вечер смотрела отснятый за день материал. Может, ты посидишь рядом со мной и все объяснишь? Совершенно не понимаю, о чем вся эта петрушка. Я снималась всего в одном фильме и совсем запуталась. Эй, что тут смешного? В конце концов, ты жена продю… О боже, где мой носовой платок?

В среду, когда все было в полном разгаре, приехала Мэгги Макгрегор со съемочной группой — «дней на пять-шесть», собрать материал для телепередачи о Вито под рабочим названием «День из жизни продюсера».

Билли, пряча в глубине глаз сумрачные мысли, смотрела, как Мэгги весело суетится, убежденная, как и все тележурналисты, что все дела всего мира — лишь площадка для их игр. Для обитателей Мендосино Мэгги была первой появившейся здесь настоящей звездой. К этому времени они так свыклись с работой над «Зеркалами», что уделяли процессу не больше внимания, чем шалостям своих собак, кошек или детей. Выказывая дружелюбный интерес ко всем участникам съемок, они из всех актеров узнавали разве что Сандру Саймон, да и то лишь в том случае, если их жены смотрели эту «мыльную оперу». Но Мэгги Макгрегор!.. Вот это знаменитость! Ее программу каждую неделю смотрела чуть ли не треть семей. Она давала возможность почувствовать, что зрители, то есть они, сидя в своей глуши, знают все, что происходит в больших городах, из которых они с отвращением сбежали.

Мэгги крутилась повсюду, без оглядки перешагивая через провода, ни секунды не раздумывая, внедрялась в любую группу работников, словно вся команда «Зеркал», от самого Вито до последнего карандаша в гримерной, принадлежала лично ей. Она уверенно, как дома, расхаживала по запретной рабочей территории, по съемочному миру, от которого Билли отгораживали невидимые, но непреодолимые барьеры. Билли с горечью подумала, что, черт возьми, у Мэгги есть все необходимые полномочия, и зрачки ее глаз стали похожи на осколки гранита. Что, черт возьми, ей надо сделать, чтобы выбросить из головы этот образ?

Билли решила побродить по невозделанным полям вокруг Мендосино. Она уйдет подальше от съемочной площадки, найдет в траве местечко поудобнее и просто полежит, пока не успокоится. Долли, ее подруга Долли была сегодня занята, так что она просто погуляет одна и вернется свежая, обновленная, спокойная.

Тремя часами позже она вернулась, чувствуя себя другим человеком. Солнце, ветер и тихоокеанский бриз сделали свое дело. Постарался и сумах, ядовитый дуб, что растет в тех местах привольно, как полевые цветы и ежевика, но далеко не так бросается в глаза. На следующий день Билли летела в Лос-Анджелес к лучшему дерматологу Западного побережья. Стараясь не чесаться, она спрашивала себя, стоило ли отравиться сумахом, чтобы не торчать все оставшееся время в Мендосино? Вряд ли такой выбор идеален, но, бог свидетель, все равно это лучше.

* * *

Вскоре она изменила свое мнение. Сумах, как оказалось, вызывал сыпь, похожую на потницу. И врачи мало чем могли помочь, разве что немного ослабить зуд, прописав успокоительные, антигистаминные и снотворные пилюли. Неожиданно для Билли следующие пять дней превратились в бесконечную пытку, и в беде ее утешало лишь то, что сыпь не распространилась на лицо. Вито звонил каждый вечер, но такое общение неизбежно становилось безрадостным. Расспросы и соболезнования по поводу зуда — малоинтересный предмет для разговора, и, пока Вито на расстоянии пытался ее утешить, она слышала вдали голоса Свена или Файфи и представляла, как Вито говорит с ней, а мысли его заняты ими. Она спрашивала его, как продвигается картина, но на самом деле не обращала внимания на краткие ответы Вито, и в конце концов слова «все отлично, дорогая, просто отлично» стали у них ключевой фразой разочаровывавших, наполовину лживых ночных телефонных переговоров.