Школа победителей. Они стояли насмерть

— Возьми его сегодня провожатым.

— Куда?

— Ты ведь ночью хотел в госпиталь сходить. Проведать раненых. А для страховки Крамарев с одним из разведчиков наблюдать за вами будут.

Норкин задумался. Он был сильнее Козьянского и не боялся его нападения (от рецидивиста всего ожидать можно), страшило другое: вдруг удерет Козьянский, удерет от самого командира роты? Что тогда делать? Макаренко все-таки рисковать легче было: он не командовал ротой на фронте. Так как же поступишь, товарищ командир роты? Откажешься от предложения комиссара? Поговорил о воспитании доверием, и достаточно? Ох, как легко говорить и трудно делать…

Наконец Норкин сказал, подавив тяжелый вздох:

— Решено. Он меня будет сопровождать… Только никакого наблюдения со стороны!.. Уж если доверять, то доверять. Иначе получается, что мы сами в свои решения не верим.

Лебедев вынужден был согласиться, и когда Козьянский вошел в блиндаж, Норкин был уже одет и ждал его.

— Вы, товарищ Козьянский, не очень устали? — спросил Норкин. — Я сейчас пойду в госпиталь к матросам, а вас хотел взять провожатым.

— Я дороги туда не знаю, — угрюмо ответил Козьянский, почувствовав ловушку.

— Дорогу я и сам знаю, — словно не замечая его волнения, ответил Норкин. — Ночь, лесом идти придется» Вдвоем веселее, да и спокойнее будет.

До госпиталя только пять километров. Узенькая тропинка— кратчайший путь к нему, а если идти дорогой, то наберутся и все восемь. Норкин свернул на тропинку и углубился в лес. Здесь темнота густая, ощутимая. Она словно давит. Сзади лязгнул затвор автомата. Норкин вздрогнул. Кто его знает, что на уме у Козьянского? Короткая очередь — и все… Ну, допустим, потом поймают Козьянского, накажут, а тебе, Михаил, легче станет?.. Ноги останавливались сами собой, в голове мелькнула мысль: «Один скачок в сторону, спрятаться за деревом…» Норкин сдержал себя и, хотя по его спине бегали мурашки, продолжал ровным шагом идти вперед.

Вдали мелькнул огонек и исчез. Значит, подошли к госпиталю. Норкин подавил вздох облегчения и тут сразу почувствовал, что ему стало жарко.

— Товарищ лейтенант, — неожиданно заговорил Козьянский. — Вы не боитесь, что я сейчас нажму и того…

— А за что ты в меня стрелять будешь? Враг у нас общий.

— Общий, говорите… — тихо сказал, словно переспросил, Козьянский и замолчал.

Больше между ними не было сказано ни одного слова до возвращения в роту, и лишь там Козьянский спросил:

— Разрешите идти?

Сгорбившись, сидит Кулаков за столом и смотрит на маленький светлый прямоугольник подвального окна. Здесь, в этом подвале, пахнущем гнилой картошкой и квашеной капустой, теперь командный пункт батальона. Сгорел дом, и красная с черными полосами копоти печка охраняет вход в подвал. Когда-то здесь на полках стояли кринки, банки, горшки, а сейчас лежат две гранаты, три автоматных диска и вещевой мешок Кулакова. Гранаты и диски бережет капитан-лейтенант, бережет больше, чем: последний сухарь: после ранения Ясенева изменило военное счастье батальону. Долго он держал оборону в селе, расположившемся на развилке дорог, отбивал атаки противника, и вдруг наступило подозрительное затишье, а потом и поползло, сжимая сердце, страшное слово: «окружили».

Кулаков его впервые услышал от Норкина, который, доложив, как обычно, о потерях в роте и расходе боезапаса, спросил:

— Какие будут дополнительные указания в связи с окружением?

Кулаков посмотрел на него и спросил, поглаживая ногу:

— Вы и с матросами так говорите?

Норкин не понял, чем он рассердил Кулакова, и поэтому неуверенно ответил:

— Нет… Я вам…

— Тогда еще полбеды. Запомните сами на всю жизнь и передайте другим: такого дурацкого слова нет в нашем словаре!.. Вернее, есть оно, но к нам не относится! Смысл у него другой… Нас не окружили, а мы сами заняли круго-ву-ю о-бо-ро-ну! Понятно? Круговую оборону!.. Окружают, дорогой мой, того, кто чувствует себя бессильным, не знает, что ему делать. Окружение, прежде всего, должно мешать ему выполнять боевую, задачу, — Кулаков поднялся с поскрипывающей табуретки и, припадая на больную ногу, прошелся по подвалу. — Скажите, лейтенант… Какая задача стоит перед нами?

— Сражаться… Бить врага…

— Вообще правильно, но слишком общо и примитивно. Наша задача: не пропускать фашистов в Ленинград, бить их на подступах к нему! Скажите, справляемся мы с ней? Хвалиться не будем, но на нашем участке фашисты стоят. Их здесь перед нами даже больше, чем бывало на фронте! Там они были только перед нами, а здесь — и с флангов и с тыла!.. Чувствуешь, дорогой мой, какая цифра получается?

Кулаков многозначительно поднял вверх указательный палец и, после продолжительной паузы, медленно сжал кулак, резко опустил его, словно ударил, и сказал:

— Так и передай! Мы заняли круговую оборону!.. Еще раз услышу то слово — расстреляю того, кто его произнесет… Расстреляю! А теперь — иди.