Школа победителей. Они стояли насмерть

Более спокойные, сдержанные советовали выполнять приказы и не своевольничать.

Сейчас столкнулись не Крамарев и Ольхов, а два этих противоречивых мнения. Крамарев и Ольхов, не мигая, смотрели друг на друга, готовые в словесной схватке, а может быть и кулаками, доказать свою правоту. Но между ними втиснулось плечо Никишина, шевельнулось — и попятился Ольхов.

— Здесь есть командир или нет? — спросил Никишин.

— Так ведь он, товарищ старшина, сам ерунду порет! — горячился Крамарев.

— Есть здесь командир или нет? — Упругие желваки вздулись на скулах старшины, нервно вздрагивали тонкие ноздри.

Крамарев пошевелил губами, махнул рукой и зашагал по дороге.

Никишин застегнул бушлат и вытер газетой ботинки.

— В поселок входим, — пояснил он.

Матросы тоже застегнулись, почистились, едва уловимым движением поправили бескозырки и с безразличными, даже немного скучающими лицами пошли по немощеной улице поселка. Здесь они не просто Никишин, Любченко, Крамарев, Ольхов, а матросы, представители всего совет» ского флота, защитники Родины.

Комендатура разместилась в одной из комнат станционного здания. Старший лейтенант со значками кавалериста на петлицах выслушал Никишина, еще раз прочел его комаднировочное предписание, пожал плечами и спросил:

— Не пойму. Как же вы разделились?

— Ударил он, вот и разделились, — неохотно объяснил Никишин. — Дорога там была. Точно через наш батальон проходила… Он по ней и двинул танки…

— Та-а-а-к… Значит, и разделили?

Никишин переступил с ноги на ногу. Ему были одинаково неприятны и эта прокуренная комната, стол, зава-. ленный бумагами и автоматными дисками, и сам комендант, бесконечно спрашивающий об одном и том же. Так бы и махнул на все рукой, да нельзя: он командир и должен показать образец выдержки и спокойствия.

— А что если мы так сделаем… Я уже третьи сутки глаз не смыкал и голова как чугунная, — неожиданно сказал комендант и улыбнулся. Улыбка у него была извиняющаяся, словно виноват он был в том, что с ног валился. — Слышу тебя, а понять толком никак не могу… Отдохните до утра, а я вздремну чуток и свяжусь с начальством. Идет?

На крыльце Никишина ждал Любченко.

— Устроились?

— Гарно! Хлопцы там полегли, а я за вами…

— Как Ольхов и Крамарев?

— Что как? — переспросил Любченко. — Как они? Ругаются?

— Як можно, товарищ старшина! Тут же гражданские!.. Вошли в хату и разговаривают так обходительно, что прямо беда. «Лягайте туточки, товарищ Крамарев!» «Спасибочко, товарищ Ольхов. Может, я вам мешаю?»… Умора!

Матросы разместились в трех домах. Хозяева ветретили их спокойно, без лишней суетливости. Много солдат прошло через этот станционный поселок, многие здесь отдыхали и теперь уже хозяева не спрашивали, хотят ли есть солдаты, будут ли они спать: молча, заботливо стлали они на полу общую постель и так же молча ставили на стол чугунок с картошкой, ведерный помятый самовар, пододвигали к неожиданным гостям беловатые от муки караваи хлеба. Да и прибывшие не заставляли себя упрашивать.

Когда Никишин пошел в комнату, матросы уже поели и улеглись спать, накрывшись большим тулупом, пахнувшим смазкой и паровозом. Не спали Крамарев и Ольхов. Разведчик сидел на полу, а рядом с ним, приоткрыв рот, устроился белоголовый малыш лет трех. Оба они не обратили внимания на старшину. Крамарев мастерил что-то из обыкновенной катушки, а малыш не спускал глаз с его мелькающих пальцев.

— Сейчас подшипник поставим и готово, — говорил Крамарев. — Он у нас как настоящий трактор заработает.

— А дядя Коля мне тележку сделал! — не выдержал и похвастался малыш.

— Это какой дядя Коля? — спросил Крамарев, словно он давно знал всю родню малыша и не мог вспомнить только этого дядю.

— Тот… с усами…

— До вас солдаты у нас стояли, — объяснила хозяйка.

— А-а-а… Вот трактор и готов. Пускаем…

По полу ползает катушка. Ее двигатель — скрученная резинка, а подшипник — кусочек мыла, подложенный под палочку, которая одновременно и пусковая рукоятка, и главная ось, и прицеп с плугом. Визжит от удовольствия малыш, улыбается хозяйка, потирает руки Крамарев. Ольхов смотрит и их сторону и одобрительно покачивает головой..

— Еще, еще надо, дядя! — требует малыш.

— Да ты, оказывается, механизатор! — смеется Крамарев. — Хозяйственный! Целую эмтээс ему подавай!

— Вы бы отдохнули, — предлагает хозяйка. — Он-то выспался и теперь хоть всю ночь играть будет.

— Ничего! Матрос и на ходу, как на пуховой перине, выспится! — отшучивается Крамарев. — А катушки у вас еще есть?

— Баба! Дай! Дай!.. Катуску!..

И женщина дала катушки. Снова бормочет, словно воркует, Крамарев, снова смотрит на него малыш живыми немигающими глазами.

Смотрит Никишин и тоскливо ему становится. Вот такой же мальчуган у Крамарева на Украине. Может, другие у него глаза, волосы… Но есть он, и, играя сегодня с чужим ребенком, играет Крамарев, не разведчик, а отец, со своим сыном, ему делает нехитрые игрушки, ему говорит ласковые слова, его гладит по голове рукой, уже привыкшей к прикладу автомата и рукоятке ножа.