Школа победителей. Они стояли насмерть

— Здравствуйте, товарищ военврач! — встретил ее у входа дневальный, Он сидел на парте, поставив на скамью ноги, одетые в новые валенки. На его поясном ремне в чехле болтался штык.

— Здравствуйте. Командир у себя?

— Нетути! — ответил за дневального один из матрон сов, слонявшихся без дела.

— Где же он?

— Они-с нам не докладывают, где… — начал было тот же матрос, но дневальный перебил его:

— Как ушел с вечера, так еще и не бывал. Ковалевская прошла к бывшему классу, из которого

доносились голоса матросов, но сзадт раздался радостный крик:

— Колька! Наш доктор!

Ковалевская оглянулась. К ней шли два матроса. Оба они широко улыбались, а один из них, самый большой, широкий, раскинул руки, и казалось, что вот-вот обнимет ее и непременно раздавит.

— Здравствуйте, доктор! — сказал старшина с горбатым носом, взял руку Ковалевской и сжал ее своей клешней

— Здравствуйте, товарищи…

— Не узнаете? — искренне удивился матрос. — Бачишь, Колька? Не узнает нас доктор!

— Це дило простое! — сверкнул зубами второй. — Весь батальон не упомнишь!

Ковалевская всматривалась в матросов. Что-то знакомое было в их лицах. Но много людей промелькнуло перед глазами за это время.

— А Норкина помните?

Дрогнули губы, мелькнула тень на лице. Старшина заметил это и продолжал:

— А мы из его роты! Я — Никишин, а это Любченко!. Он еще один двух раненых пер, когда из окружения вырывались.

Ольга так и не вспомнила матросов, но обрадовалась встрече. А Никишин рассказывал о последних днях батальона.

— Пришли мы в Москву, а там нас и рассовали по разным частям. Мы с Любченко попали сюда в разведчики, а Крамарев, помните его? Разведчик наш? 1 ак его назначили пулеметчиком на полуглиссер. Ругался он — спасу нет! А ему и говорят: «Пока вы нужны здесь!»

— А другие?

— Других тоже по разным частям. Кого куда.

— А командиров?

— Их у нас не было. Чигарева ранили в последнем бою, а Селиванова — еще раньше… Чигарев-то сейчас здесь в бригаде.

С Чигаревым Ковалевская уже встречалась. Произошло это в штабе бригады. Ольга шла по коридору и тут столкнулась с ним. Она еще там, на фронте под Ленинградом, запомнила его красивое лицо. И что тогда ее особенно поразило — красота была какая-то холодная, без внутреннего огня.

Чигарев тоже узнал ее, просто подошел, протянул руку И сказал:

— И вы здесь? Вот славно! Честно говоря, я очень Рад!

— Почему?

— Как почему? Ведь вместе служили! — И столько было искренности, в его словах, что Ольга поверила и просила его запросто заходить к ней.

Чигарев пришел в этот же вечер. Разговор сначала шел о знакомых, прошлых и приближающихся боях, и вдруг крепкие руки обхватили Ольгу, а горящие глаза оказались близко-близко. Ольга резко откинула голову, и губы Чигарева скользнули по ее подбородку.

— Вы, что, Оля? — уже через несколько минут спрашивал ее Чигарев. — Я вас как боевого друга хотел…

— А своих пулеметчиков вы тоже целовали? — зло перебила его Ольга.

Первый вечер был безнадежно испорчен, и Чигарев, попрощавшись, ушел.

При последующих встречах он умышленно не смотрел на Ковалевскую, надеясь, что она сама заинтересуется им, но когда этот прием не оправдал себя, то притворился простым, хорошим товарищем. Он частенько забегал к Ольге спросить, не нуждается ли она в чем-либо, или за стрептоцидом (он оказался расположенным к ангине), а иногда и просто «на огонек». Говорили обо всем. Чигарев был неизменно внимателен, предупредителен, но всегда держал себя в рамках приличия.

С другими командирами Ольга не была знакома. Они вечно спешили, здоровались с ней на ходу и торопливо шли в лес, где в глубоких землянках жили матросы…

— А… А Норкин? — спросила Ковалевская.

— Норкин? Разве его без вас ранили? — удивился Никишин. — Его здорово очередью зацепило.

Все любят посмотреть на встречу старых знакомых по фронту, и вокруг разговаривающих образовался плотный кружок. Дневальный даже не заметил, как вошел комал-дир взвода старший лейтенант Широков и остановился сзади матросов, прислушиваясь к разговору.

— Это был командир, — тихо закончил Никишин.

— Почему был? Вы же сами говорили, что он жив?

— Был жив… А если и живой, то не встретиться нам с ним в этой буче. Вон как все клокочет!

— А вот ответит он на наше письмо, я и напишу рапорт, чтобы меня к нему перевели, — сказал Любченко.

— Теперь забудь про него, — бросил кто-то из матросов. — Будешь, как и мы, с нашим старлейтом маяться.

— Это как сказать, — возразил Никишин. — К строгости нам после нашего лейтенанта привыкать не надо, а за себя мы постоять сможем.