шера. Я знаю, его мама принесёт несколько пятидесятиграммовых
бутылочек скотча, и он обязательно прибережёт одну, а то и две для
меня. Надо выдохнуть воздух, как мастер тай-цзи цюань, запроки-
нуть вверх голову, и влить в себя бутылочку целиком.
Ага. Вот привели замначальника стройтреста. Воровали всё, но по-
садили его, потому что он - Александр Соломонович Левин, а более
воровских данных и придумать трудно. Это вам любой следователь
легко обоснует.
Привели и насильника-маньяка, сильно похожего на Фиделя Кастро.
Его погубила страсть к девушкам, которым за семьдесят пять.
Вот и солдатик, перестрелявший полказармы в ночь принятия при-
сяги (долго, долго терпел издевательства, ждал, пока дадут автомат, копил злость).
Ташгорсуд не мелочная районная забегаловка. Кадры сюда приво-
зят преживописные.
Нет только Алишера. Почему - то до сих пор нет. Воронок уже под
завязку. Странно.
Ага, вот в дверях появилась, наконец, его макушка. Почему он толь-
ко в браслетах?
Так набрался, что они бояться браслеты с него снять? А зачем они
его пихают в "стаканчик"?
Скотч, по-видимому, сильно двинул ему в голову или просто пере-
волновался. Часто из зала суда люди буквально выползают – дело в
том, что когда вас только посадили - вы у мамы пирожков просите с
картошкой. А ко дню суда вы уже законченный антиобщественный
элемент и клянчите водку, опиум, деньги и план.
В передней части воронка есть вертикальный металлический ящик,
размером с холодильник. Стаканчик. VIP класс для невменяемых,
сумасшедших или "особо опасных".
Вообще в особо опасные попасть чрезвычайно легко. Я украл
крупную сумму денег, это подразумевает часть статьи с максималь-
ным наказанием. Инфляцию никто не учитывает. Только за этот
факт я числился в розыске как особо опасный. Это мне очень льстит.
Быть особым всегда приятно.
Солдаты запихивают Алишера в стаканчик, и воронок трогается с
места.
-Нима болди, Алишерджан? – спрашивает любопытный Фидель
Кастро.
- Зелёнка болди – из стаканчика слышен только голос Алишера с из-
виняющейся такой интеллигентской ноткой: простите, мол, за пло-
хие новости.
А ещё в его голосе удивление и растерянность. Кажется, он ещё не
понял до конца, что произошло в этом огромном, так не похожем на
театр Навои здании.
Все разговоры в воронке разом прекращаются.
Стаканчик теперь как гроб с телом покойника. С нами едет покой-
ник. Три человека, "народный суд", которые видели Алишера только
четыре раза в жизни, решили, что он достаточно пожил и теперь
должен умереть.
Надо бы подойти к стаканчику. Сказать Алишу что-нибудь обо-
дряющее.
Интересно, что ободряющее сможете вы сказать человеку, которому
сказали, что скоро на законных основаниях, он получит пулю в заты-
лок. Что тут сказать? Даже смертельно больного можно обнадёжить.
А что мне сказать сейчас Алишеру?
До самой тюрьмы в воронке никто не проронил ни слова…
Это был один из дней, которые вы помните и таскаете с собой всю
жизнь.
Сейчас уже двадцать первый век, а люди до сих пор спорят о необ-
ходимости смертной казни. Часто после сытного обеда, за столом,
лениво. Часто горячо - в ходе кампании предвыборных обещаний.
Простым решением вопроса было бы просто заставить сторонни-
ков казни самим приводить приговор в исполнение. Можно после
сытного обеда. Можно перед чтением списка предвыборных обяза-
тельств. Пусть посмотрят Алишеру в глаза. Или сами пустят пулю е-
му в затылок…
В несправедливости законов виноваты все, кто считает себя чело-
веком, а не какой-то мифический "парламент" или тандем.
Общество спорит о необходимости смертной казни, а я не могу со-
гласиться с тем, что людей вообще сажают в тюрьму.
Не хочу оправдывать преступников. Я достаточно провёл времени
в этой среде и знаю – наказывать надо было большинство из них. У
меня нет предложений по этому поводу. Я просто против. Хотите го-
товых рецептов - тогда вам не сюда.
Знаете, после отсидки в тюрьме я уже никогда не смогу ходить в зоо-
парк.
Стыдно смотреть в глаза животным в клетках. Их посадили на по-
жизненный срок без суда и права апелляции.
***
Что - то унесло меня мыслями в дали неведомые. Уволокло. Это
потому что чайку-крепачку с утра ещё не принял, а надо бы. Мысль
собрать в кучу.
Вот Дильшод-библиотекарь, наверное, ща индийский купчик по-
пивает с узбекскими народными конфетами «Парварда». И сам по-
хож на эдакого купца - сытый, ленивый, довольный собой, и прили-
занный. Да.
И я бы с ним сейчас чаю попил, сладкого, с сахарком. В зоне сахар
под запретом, ну знаете же, чтобы брагу не мутили, но у Дильшода
под деревянным полом библиотеки целый погребок – «начка». Там и
сгущёнка, и тушёнка, и сахар, и даже настоящие рижские шпроты.
«Шпроты - на Новый год» - Дильшод иногда подолгу нежно любует-
ся баночкой и прячет её обратно в «начку». На Новый год.
Я себе, похоже, Новый год уже обосрал. Буду наряжать нарядную,
вместо ёлки.
А как все в библиотеке было в жилу! Вот ведь - что имеем, то не це-
ним… Слишком легко досталось - без больших напрягов.
Меня в библиотеку определил сам Хозяин. А вы думали?
Я сходу нахуй карьеру стал лепить. Как этап в зону вогнали, сразу
ему на глаза попался. Я умный.
***
Абба Лейбович Гордин , Братья Гордины , Вольф Лейбович Гордин , Леонид Михайлович Геллер , Сергей Владимирович Кудрявцев
Биографии и Мемуары / Экспериментальная, неформатная проза / Документальное