Иона Георгиевич по-прежнему молчалив и задумчив. Его телохранители Руссу и Саракуца, как часовые на посту, не перебросятся и словом, пристально осматривают каждую встречную и обгоняющую машину, готовые в любую секунду открыть огонь из лежащих на коленях автоматов.
Чем дальше отъезжаем от Кишинева, тем свободнее становится дорога. И в проносившихся мимо селах людей не видно, словно они попрятались и затаились в ожидании опасности. Тишина настораживала и давила. Так было в Афганистане, когда, пробираясь по горам, мы за каждым камнем ждали засаду. А здесь без засады справа и сзади сидят мои враги, готовые по первому знаку пустить мне пулю в затылок... Я загнан в угол, но почему-то пока меня не трогали, для какой-то цели держали. Петрунеску даже не спрашивал о Мирче, в убийстве которого, несомненно, подозревал меня. Правда, торопиться им некуда, расправиться со мной они успеют в любую минуту...
Мы мчались на юг, по автостраде на Болград. Но у Чимишлия "Мерседес" свернул направо, и мое предположение, что едем на виллу, оказалось ошибочным. Уж не надеется ли Петрунеску днем пересечь румынскую границу?.. Все возможно...
Минут через сорок мы свернули налево на малоезженую грунтовую дорогу, засыпанную лишь в низинах гравием. Виноградники и сады по обочинам сменились лесом, поначалу молодым и редким, но по мере продвижения вперед деревья крупнели, сплетались наверху кронами, образуя своеобразный тоннель, прохладный, манящий к отдыху.
К лесу у меня было особое, благоговейное отношение; я любил его больше, чем море и предпочитал проводить отпуск в Подмосковье, а не на Черноморском побережье, куда многие москвичи устремлялись летом. Но то было другое время и другие обстоятельства...
Еще минут двадцать ехали по узкой лесной просеке и, наконец, перед анми открылась небольшая поляна, на которой слева возвышался двухэтажный деревянный терем, какие мне доводилось видеть лишь на картинках: резное крыльцо с витыми колоннами, резные наличники окон, резные карнизы. Все однотонное, чистое, словно выточенное из янтаря; и солнце, отражаясь от стены, слепило огненным бликом.
Терем построен совсем недавно: нет ещё ограды, в обозначенном столбами палисаднике видны молодые саженцы яблонь, черешни, виноградника.
Я припарковал "Волгу" рядом с "Мерседесом", остановившемся под кроной могучего дуба, подождал, пока выйдет патрон, и пошел за ним к терему. Навстречу Петрунеске уже спешил мужчина в белой сорочке, вышитой у ворота и на рукавах национальным орнаментом, в синих просторных шароварах и легких чувяках. Ему было лет пятьдесят, лицо с запорожскими вислыми усами, и серые глаза выдавали в нем скорее украинца, чем молдаванина. На крыльце стояла женщина тоже в национальном одеянии: белой вышитой блузке и широкой черной юбке. Она была моложе мужчины лет на пятнадцать, симпатичная, кареокая, хотя и рано располневшая.
Петрунеску поздоровался с мужчиной и женщиной, по-холопски склонившими перед ним головы, и вошел в терем. Мужчина и женщина засеменили за ним.
Внутри терема оказалось гораздо просторнее, чем виделось снаружи: пять комнат только на первом этаже пока ещё с самой необходимой мебелью: диванами, столами, креслами, без роскошных ковров, которые любил Хозяин и устилал ими все, где ступала его нога, и без портьер.
Управляющий - такова, видно, должность встретившего нас мужчины, повел Петрунеску на второй этаж, рассказывая на украинском, что сделано за последние дни, женщина заторопилась на кухню, а я остался в гостиной, наблюдая из окна за пассажирами "Мерседеса", улегшимся на траве под дубом и весело о чем-то болтающих. Шофер "Жигулей" из кабины не вышел, а его пассажиры, гаишники, лейтенант и сержант, в форменных рубашках с короткими рукавами, из-под которых выглядывали бугристые бицепсы, направились в дом. Вошли в гостиную и бесцеремонно уселись на диван. За ними явился И Руссу. Саракуца присоединился к компании из "Мерседеса".
Из разговора гаишников, обсуждавших события в Москве, я уловил, что в Молдове вместе с советскими воинами за порядком наблюдают и полицейские, что якобы Снегур высказал одобрение введению чрезвычайного положения и поддерживает ГКЧПистов. Правда, говорили стражи порядка о своем президенте с насмешкой, явно выражая неодобрение его политики.
Управляюший спустился со второго этажа и передал, что Хозяин просит меня и Руссу подняться к нему.
Комната на втором этаже, где в мягком кресле восседал наш босс, была обставлена в стиле Петрунеску - с коврами на стенах и на полу, с дорогой, сверкающей полировкой мебелью. Но я сразу забыл о роскоши, глянув в холодные, не сулящие ничего хорошего глаза шефа.
- Садитесь, - указал он кивком на диван напротив. - Итак, мой любезный подопечный, скажи как на духу, кому ты звонил из телефона автомата? уставился он на меня своим пронзающим взглядом.