На кладбище приехали все наши, даже наркоманы Клещинский и Сутягин, не было только Кулаковой. Были все учителя (кроме Адольфовны). И многие родители. И многие выпускники. Было много цветов и венков с черными лентами. Мы долго ждали на площадке перед залом траурных церемоний. Оказывается, у покойников тоже очередь, и к тому же даже там кто-то умудрился влезть без очереди, и всё сдвинулось на час. Родственники покойников, которые были по записи, сначала начали возмущаться, но когда узнали, что вне очереди хоронят какого-то криминального авторитета, сразу все как-то успокоились и даже всхлипывать стали тише. В итоге, чтобы нагнать упущенное время, прощание с каждым покойником сократили на десять минут.
Входить в зал было страшно: тряслись ноги и желудок ухал. Так, наверное, входят в преисподнюю. Зал такой серый, тяжелый, и музыка заунывная. Гроб сначала был закрыт, но потом его открыли. Полину я не узнала, я даже подумала, что нам подсунули какую-то другую покойницу. Но потом увидела её бородавку на щеке, и поняла, что это всё-таки Полина, но совсем не та Полина, которую я знала. И мне как-то стало легче. Вышел дядька-распорядитель и стал говорить ласковые слова. Я не слушала, что он говорит, потому что говорил он не от души, я думала о том, как люди выбирают себе такое занятие – целыми днями провожать на тот свет жмуриков, и пыталась представить его маленьким. Мне кажется, он в детстве любил хоронить мух и жуков. Не иначе. Представила, как он приходит домой, целует своих детей и рассказывает жене, скольких он сегодня отправил в последний путь, и как всунули без очереди криминального авторитета, и как он разруливал ситуацию и гасил конфликт среди очередников. Впрочем, речь его была очень короткой, и дальше развернуть картинку его личной жизни я не успела.
Потом стали говорить другие: наша директриса Маргарита, учителя, и даже моя мама как председатель родительского комитета. Хотел сказать ещё кто-то из выпускников, но распорядитель объявил, что церемония подходит к концу, и предложил попрощаться с усопшей. Все выстроились в очередь, подходили к гробу и отходили. Некоторые касались рук Полины своими руками. Я представила холод этих рук и не смогла. Просто подошла и мысленно попросила прощения. За себя и за всех остальных. И отошла, потому что за мной стоял ещё большой хвост, а распорядитель просил ускориться.