— В пятницу Мэттью не получал такой справки. Запись об этом отсутствует. Однако на протяжении семестра он дважды получал освобождение. Полагаю, во второй раз — это было три недели назад — он мог припрятать справку и выждать подходящий момент, чтобы удрать. Да, кстати. Мы с Чазом наткнулись на Гарри Моранта — он прятался в саду статуй.
— Вы говорили с ним?
— Если это можно назвать разговором. В глаза не смотрит, отвечает односложно.
— И что же?
— Он тоже ходил в кружок, где собирали модели паровозов. Там он и подружился с Мэттью.
— Они стали близкими друзьями?
— Трудно сказать. Мне кажется, Гарри преклоняется перед Мэттью. — Барбара помедлила, нахмурилась, подбирая точные слова.
— Да, сержант?
— Мне кажется, он знает, почему Мэттью сбежал. Он бы всей душой хотел последовать его примеру.
Линли приподнял бровь:
— Это кое-что меняет в нашем раскладе.
— Почему?
— Значит, дело не в классовых различиях. Гарри был несчастлив в этой школе, и Мэттью тоже, и Смит-Эндрю с… — Линли оглянулся на Генриха VII, самодовольного, уверенного, что сумел раз навсегда изменить историю страны.
— Сэр?
— Я думаю, нам пора на встречу с директором.
Кабинет Алана Локвуда выходил окнами на восток, как и часовня, и здесь, как в часовне, было немало элементов, долженствовавших произвести впечатление на посетителей. Широкий эркер — боковые ставни раскрыты и пропускают вовнутрь холодный воздух — вмещал большой стол, покрытый тканью, шесть стульев с бархатными сиденьями и стоячий канделябр эпохи рококо, отлитый из серебра, ярко светившегося на фоне любовно отполированного дерева. Напротив эркера камин, выложенный белыми и голубыми голландскими изразцами, приютил в своем зеве не электрический эрзац огня, но настоящее живое пламя. Над камином висел гольбейновский[10]
портрет неизвестного юноши, а рядом на стене второй портрет — изображение Генриха VII, крайне нелестное для монарха. Две стены занимали застекленные стеллажи с книгами, на третьей — фотографии, отражавшие школьную историю за последние годы. Едва Линли и Хейверс вошли в комнату, как Алан Локвуд поднялся из-за стола и двинулся им навстречу по толстому нарядному сине-золотому ковру. Директор успел снять мантию — она висела на крюке за дверью — и без нее выглядел каким-то незавершенным.— Надеюсь, все члены школьного коллектива проявили готовность сотрудничать? — спросил он приглашая детективов пройти к большому столу Для себя директор выбрал стул, стоявший спиной к окну, — свет бил из-за его плеча, и черты лица слегка расплывались. По-видимому, прохлада нисколько не беспокоила его, Локвуд даже не стал закрывать окно.
— Да, вполне, — подтвердил Линли. — В особенности нам помог Чаз Квилтер. Спасибо, что предоставили его в наше распоряжение.
На этот раз улыбка Локвуда была искренней.
— Чаз — прекрасный мальчик, правда? Такие не часто встречаются. Его все любят.
— И уважают?
— Да, не только школьники, но и учителя. На этот раз у меня не было ни малейших проблем при выборе старшего префекта. Все учителя выдвинули кандидатуру Чаза.
— Да, он действительно очень приятный мальчик.
— Он, пожалуй, чересчур даже старается, но это понятно: после того, что произошло с его старшим братом, Престоном, Чаз должен защитить семейную честь. Это так похоже на Чаза — он решил исправить урон, нанесенный Престоном.
— Тот оказался паршивой овцой?
Локвуд машинально потянулся рукой к шее, но успел отдернуть руку прежде, чем она коснулась кожи.
— Престон — просто негодяй. Обманул все наши надежды. Его исключили за воровство в начале прошлого года. Мы предоставили ему возможность самому уйти из школы, ведь его отец — сэр Фрэнсис Квилтер, с этим надо считаться, однако парень отказался уйти по-хорошему, потребовал, чтобы мы доказали выдвинутые против него обвинения. — Локвуд поправил галстук и продолжал с ноткой сожаления в голосе: — Престон — клептоман. Доказать это было совсем не трудно. После исключения из школы он отправился к родственникам в Шотландию. Насколько мне известно, теперь он занимается добычей торфа, а все надежды его семьи, все честолюбие сосредоточилось на Чазе.
— Это тяжелая ноша.
— Только не для столь талантливого юноши. Чаз станет хирургом, как его отец. Престон тоже мог сделаться хирургом, если б не запускал руки в чужое добро. Это исключение из Бредгара было для меня наиболее тягостным. Разумеется, были и другие случаи, но этот — самый неприятный.
— А вы здесь уже…
— Четвертый год.
— А до того?
Локвуд приоткрыл было рот, но тут лее резко его захлопнул. Глаза его сузились, он пытался понять, с какой стати Линли внезапно изменил тему разговора.
— Я работал в системе государственного образования. Позвольте спросить, какое отношение это имеет к следствию, инспектор?
Линли только плечами пожал.
— Я предпочитаю поближе познакомиться с людьми, с которыми работаю, — пояснил он, догадываясь, что Локвуд не поверит его словам и не примет это извинение, тем более что рядом сидит сержант Хейверс и усердно фиксирует каждое его слово.
— Понимаю. Ну а теперь, когда вы получили информацию, мне бы тоже хотелось кое-что узнать.