Школа в Кармартене

– Да, да, – с напором повторил Мак Кехт. – У учеников бывают каникулы. В других школах.

– Хорошо, хорошо, – заюлил Мерлин. – Мы это обсудим.

И под хрустально чистым и ясным взглядом Мак Кехта поправился:

– Ну, так и быть. Не надо на меня так смотреть. Я объявляю рождественские каникулы! Лучше поздно, чем никогда.

* * *

– Не прикидывайтесь, Змейк! Мы оба с вами знаем, откуда у Пандоры эти носки! – недобро сказал Курои, задержав Змейка посреди школьного двора. – Это ваших рук работа.

– Да будет вам известно, я не испытываю интереса к гардеробу мало знакомых мне людей, – холодно отвечал Змейк.

– Вы передали эти вещи Пандоре, чтобы подорвать престиж школы, – бросил Курои, становясь ему поперек дороги.

– Оставьте меня, – устало сказал Змейк. – Я ничего не знаю. Впрочем, надеюсь, что эти носки произведут в министерстве должный фурор, – мечтательно добавил он.

Ллевелис, который как раз очень хорошо знал, откуда у Пандоры носок Лютгарды, предпочел не вмешиваться в беседу и даже присел, чтобы его не заметили, поскольку до него только сейчас начало доходить, что его невинная шутка, кажется, обернулась какой-то бедой.

– У вас есть ко мне еще какие-то претензии? – через силу спросил Змейк.

– У всех у нас множество претензий к вам, Змейк, – взорвался Курои. – Ваше общество мало кому здесь доставляет удовольствие. Достаточно знать о том, что вы делаете из своих учеников, чтобы испытывать к вам отвращение! Кого вы из них воспитываете, Змейк! Что выходит из ваших рук!..

К удивлению Ллевелиса, обычная ироничность Змейка как будто покинула его при этих словах, и ни одна колкость не сорвалась с его губ; он вздрогнул и взглянул Курои в глаза, отчего тот отступил с дороги.

– Мои ученики, обретшие самостоятельность, более мне неподконтрольны, – сказал он довольно тихо, но Ллевелис подслушивал во все уши. – Они наследуют мой метод и затем вольны применять его в любых областях. Тем не менее, я не отрекаюсь от них и даже, если хотите знать… горжусь их успехами, – опасным тоном закончил Змейк и взглянул на небо, начинающее сыпать хлопьями метели.

– Еще бы вам отрекаться! Да вы в восторге от того, что творят эти… наследники ваших методов! – закричал Курои ему вслед.

Змейк не обернулся. Более того, он развил такую скорость, уходя, что казалось, будто временами он перестает касаться земли.

* * *

Казалось бы, Курои не сказал Змейку ничего особенного, но Ллевелис решил, что это как раз тот случай, когда sapienti sat. Впрочем, он прекрасно знал, что обладает живым воображением, поэтому не позволил себе поверить в услышанное буквально, пока заставшие ту же ссору преподавателей Морвидд и Керидвен не подтвердили, что дело серьезное и что уже можно бояться.

– Я правильно понимаю, что мы боимся за Гвидиона? – сказала Морвидд, выпутываясь из толстого свитера, так как ей сразу стало жарковато.

– Ну да.

– Это хорошо. Когда боишься не за себя, это уже гораздо нормальнее, – заметила она.

– Черт, мы должны найти какие-нибудь школьные анналы, хроники, что-нибудь подобное! И искать там все упоминания об учениках Змейка, все! Что с ними случилось, кем они стали!.. – сказала Керидвен.

– …пока Гвидиона еще можно узнать в лицо, – прибавил Ллевелис. – И никому ни слова.

Школьные хроники действительно нашлись. Исписанные то быстрым почерком хрониста Элиса-ап-Гриффида, то каллиграфическими завитушками архивариуса Хлодвига, страницы этих хроник собирались в альбомы в тяжелых деревянных переплетах, к ним подклеивались гравюры, записки, заметки, и все вместе представало в конечном счете как многоуровневое нагромождение писанины, объединенной временем возникновения.

Они набрали хроник и сели в читальном зале, спрятавшись за глобусом, чтобы их не было сразу видно от входа. Глобус был огромный и, хотя на нем явно не хватало Австралии и обеих Америк, потому что он был какой-то допотопный, в остальном он прекрасно служил делу.

– Посмотрите-ка сюда: в библиотечном зале была перестановка в тысяча пятисотом году, а раньше столы стояли не так и книжные шкафы не примыкали к той стене!

– А на башне Бранвен в седьмом веке перекрывали крышу!

– То-то она, бедняжка, переволновалась!.. А математику вел Пифагор. На лекции допускал только избранных, остальных – пинком.

– А сейчас кто ведет? Не Пифагор ли?

– Не знаю. Надо узнать. Может, и он.

– Что мы ищем? – спросила Керидвен, упоенно разглядывая затрепанную гравюру с изображением выпуска тысяча триста какого-то года.