Школа в Кармартене

– Почти чистый кремень. Немного гранита и вкраплений слюды, – буркнул Фингалл, размышляя о том, что это еще за новое издевательство.

– А… у вас не было в детстве такого, чтобы вы прикладывали руки к камню – и чувствовали его возраст?

Эти околичные вопросы наконец возмутили Фингалла.

– Ну да. А разве это не у всех так?

– О-о-о, далеко не у всех, – певуче сказал Финтан, подтаскивая клюкой одно полено поближе к устью очага. – А… скажите, Фингалл… Не было ли у вас в роду кого-нибудь, кроме вас, кто также… гм… хорошо понимал все эти вещи?

– Бабка была. Она в девяносто лет-то уж из дома не выходила, сидела и беседовала с камнями очага, – сказал Фингалл.

– А скажите мне, Фингалл, – сказал профессор, показывая Зигфриду взглядом, что он задает ключевой вопрос. – Карриг-Айльбе понимала вас?

– Да, – сказал Фингалл.

Тогда доктор Зигфрид сказал:

– Все ясно. Разрешите, профессор?

– Да-да, – сказал Финтан, отворачиваясь к очагу и начиная ковыряться в золе.

– У вас есть некоторый довольно редкий дар, МакКольм, – сказал Зигфрид, поправляя очки в тонкой золотой оправе и вглядываясь шотландцу в лицо. – Но он относится не к драконам. Это врожденное умение разговаривать с камнями. Камень при входе в пещеру Шарлотты послушался вас и отодвинулся по вашей просьбе. То же и дверь. Я принял все меры предосторожности к тому, чтобы ученики не могли открыть ее, – но она из камня, и потому она… как бы это сказать… отнеслась к вам с участием. Случай личной симпатии.

МакКольм слушал все это с широко открытым ртом.

– Э-э-э… – он покрутил головой. – По-вашему получается, что человек, когда он берет в руку камень… или там… прислоняется к скале… обычно ни в зуб не понимает, о чем они думают?

– Обычно человек намного дальше от этого понимания, чем вы, – деликатно просветил его Зигфрид.

– А как же он тогда живет?.. – обалдело спросил Фингалл.

– Это подлинная загадка, требующая ответа, – задумчиво отвечал ему доктор Зигфрид.

* * *

Просмотр школьных хроник давался не быстро. История школы открывала столько всяких тайн, что Ллевелис, Морвидд и Керидвен в конце концов стали даже удивляться, почему святой Коллен держит все это на виду, а не спрячет куда-нибудь под ключ.

Морвидд, с головой уйдя в какой-то альбом, долго копалась в нем молча и наконец ахнула.

– Смотрите, здесь описано запрещенное эхо!

– Как запрещенное? – среагировал Ллевелис.

– А, вот, то-то и оно. Оно жило в депозитарии, в Левой башне. Но это было совершенно особенное эхо. Оно повторяло не слова, а мысли. То есть когда звучали голоса, оно повторяло не то, что сказано, а то, что собеседники на самом деле думают. А в тишине не молчало, а повторяло мысли людей в комнате. Это очень редкая разновидность эха. Вообще здесь в школе много разного интересного эха, вы просто не замечали. Например, то, что у башни Невенхир, под лестницей, повторяет слова с небольшим опережением, немножко как бы забегает в будущее – повторяет то, что человек собирался, но еще не успел сказать. В Винной башне эхо, когда повторяет фразу, непременно добавит словечко от себя – «такие дела» или еще что-нибудь. Эхо под крышей башни Парадоксов, если вы обратили внимание, никогда не повторяет глупостей. Но чтобы эхо повторяло мысли!..

– Так и что с ним стало?

– Его сочли опасным. На педсовете. И ему запретили говорить. Но оно и сейчас там живет. Просто молчит.

– Ух ты! – сказал наконец Ллевелис, до которого постепенно дошло. – А нельзя его как-нибудь расколдовать? Чтобы оно снова заговорило?

– Уверенности нет, – сказала Морвидд. – Вообще-то я знаю аналогичные случаи, когда эху запрещали говорить, и теоретически знаю, как снимать этот запрет, но там и эхо было попроще. Ну, было такое эхо в замке короля Фридриха Вильгельма, которого убили. Оно повторяло его предсмертные слова, все время, снова и снова. Ну, и оно так всем надоело, что пригласили одного известного ученого, чтобы он что-нибудь с этим сделал… а это был как раз мой прапрапрапрапра… прадедушка, – зарделась Морвидд, – и он там сделал кое-что. Словом, я примерно представляю себе, как это снять. А главное, надо бы описать это эхо! У меня в дневниках такого нет.

– Главное – не это, – сурово сказал Ллевелис. – Главное, что с помощью этого эха можно примирить доктора Мак Кехта и Рианнон. Ради этого стоит постараться!..

– Как это? – ошалело спросила Керидвен, отрываясь от одного из ранних портретов Мерлина, где он еще был несколько стилизован, хотя вполне узнаваем, являлся деталью орнамента и был вписан в круг.