Школа в Кармартене

– Обыкновенно. Они без ума друг от друга, но никак не могут поговорить по-человечески. Рианнон каждый раз задает Мак Кехту перца, а потом идет к нему извиняться, но попадает под горячую руку, когда у Мак Кехта операция или невесть что, какой-нибудь аврал, а потом Мак Кехт идет извиняться, что был с ней резок, и получает наотмашь кочергой, или еще что-нибудь. А тут представляете, – надо только заманить их в депозитарий под каким-нибудь предлогом, предоставьте это мне… и что бы Рианнон ни говорила, эхо ее выдаст. Ну, она скажет, что ненавидит Мак Кехта, а эхо повторит, что она его любит без памяти… ну, и так далее. Отпираться будет бесполезно. Мак Кехт все поймет, обрадуется… Понимаете?

– Понимаю, – сосредоточенно сказала Морвидд. – Но нужны кое-какие травы, свечи, монеты… А проход в депозитарий – он вообще где?

– Как где? – воскликнул Ллевелис. Он провел их к дальней стене и сказал с тяжелым вздохом: – Конечно, здесь! Где раньше была моя паутина!..

…Когда троица заговорщиков выбралась из библиотеки, они наткнулись во дворе на играющих в светоч знаний.

– Загадаем на то, как завтра все пройдет? – предложила Керидвен.

Они пролезли без очереди, порылись в карманах, нашли римскую монету, сунули жрицам, и Морвидд сказала: «Хотелось бы узнать мненье богов о нашем завтрашнем предприятии». Дилан-оракул, который, как положено, не слышал, в чем дело, но которому дали пинка жрицы, возгласил: «Дело задумали вы, благословенное свыше. Много оно принесет пользы для ваших умов». Ллевелис, Керидвен и Морвидд радостно переглянулись. Обычно изречения оракула не лезли ни в какие ворота. Здесь ничего не стоило получить напутствие вроде: «Больше соленых маслин нужно иметь в рационе, и простоквашей грибы не запивает мудрец» или «Нечего спрашивать вздор, словно вы Дафнис и Хлоя; девушки в ваших летах знают, куда и чего», – а тут ответ показался им вполне разумным!

* * *

И вот, рискуя головой, они тайком отправились в депозитарий, занимавший Двойную башню, которая состояла из двух – Левой и Правой. Было это задолго до рассвета, когда все в школе еще как бы спали, хотя из кабинета Мерлина доносилось какое-то поскрипывание. Морвидд прижимала к себе охапку трав, Ллевелис и Керидвен несли свечи, подсвечники, мешочек монет и зуб археоптерикса. Клаустрофобическая винтовая лесенка с полустертыми каменными ступенями вывела их наверх, в основное помещение депозитария, где хранились редко заказываемые издания. Под потолком на цепях висела скатанная в рулон пожелтевшая карта неизвестной страны, – длиной примерно в восемь ярдов. У двери располагалось несколько томов высотой в человеческий рост. Напротив стоял объемистый сундук с наклейкой: «Дворцовая документация царя Ашурбанипала. Месопотамия. Глина. Осторожно, не кантовать!» Из этого помещения наверх уходили две лестницы – в правую и левую башню. Они поднялись по левой лестнице и попали в круглую комнату с лабиринтом из книжных шкафов в середине.

– Вот место, где живет эхо, – сказала Морвидд.

Было тихо. На всякий случай Ллевелис крикнул: «Эге-гей!»

– Брось, – сказала Морвидд. – Здесь звучат все равно мысли, а не слова. Звучали, точнее. Вот сейчас попробуем его разбудить.

Она зажгла свечи, зажгла травы, разложила предметы и попросила не вмешиваться, что бы ни происходило. Затем она воззвала к различным сущностям – к кому-то по-латыни, к кому-то по-древнееврейски.

В дверном проеме возник Кервин Квирт. Он оперся о косяк и некоторое время смотрел на все это молча.

– Вы собираетесь снять запрет с эха? – спросил он затем с участием.

Ллевелис сразу инстинктивно решил на всякий случай защитить девочек, что было глупо, так как Кервин Квирт был последним человеком, который мог бы их обидеть.

– Это моя идея, – сказал Ллевелис. – Они не виноваты.

– Я не о том. Вы пытаетесь снять запрет? – повторил Кервин Квирт, тоже начиная слегка раскачиваться в такт движениям Морвидд. – Вы действительно думаете, что здешнему эху запретили говорить? Вы припоминаете хоть один случай, чтобы вам в школе что-нибудь запретили? Профессор Мерлин всегда действует только убеждением.

– А театр? – сразу спросил Ллевелис.

– Он не запрещал, он просто вывернулся от нас и улизнул, – сказала Керидвен.

– И эхо молчит не потому, что ему запретили говорить, а потому, что его логически убедили замолчать, – продолжал Кервин Квирт. – Оно не заколдовано, если мне будет позволено так выразиться, а убеждено. Так что делать пассы руками и жечь благовония, бить в бубен и плясать в данном случае неуместно. Пойдемте отсюда.

– Но так бы хотелось его хоть разок послушать! – воскликнула Морвидд. – Ведь мне же для науки!..

– Совет преподавателей в свое время счел это эхо опасным, а в совет входят… как бы это сказать… не случайные люди, – мягко заметил голос Кервина Квирта, отдавшийся во всех уголках зала, в то время как губы самого куратора были плотно сжаты.

– Что это? Что это было? – закричал голос Ллевелиса, в то время как Ллевелис молчал.

– Эхо! – сказала Керидвен одновременно с эхом. – Это и есть эхо!