Читаем Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник) полностью

…Мне семь лет. Школа. Воскресенье. Пустой чистый класс на четвертом этаже. За тремя большими окнами – осеннее солнце, качаются голые ветки тополей. В классе уютно, тепло и по-воскресному молчаливо-загадочно. Рядом друзья: Вовка, Славка, Генка, Галька и Любка.

Генка с Любкой – брат и сестра. Сейчас их мать моет классы на втором этаже. Вовка лицом отличается ото всех. Говорят, у него отец был китаец. В нашей компании нет главаря, но самым большим уважением пользуется Вовка. У Славкиной матери другая семья, и Славка живет с бабкой. Она маленькая, горбатая и страшная, курит папиросы и работает в школьной кочегарке. Галька очень взрослая – учится в четвертом классе. Она большая и толстая, у нее всегда красные щеки. Все остальные, кроме Генки – он еще маленький, – первоклашки.

Компания уже набесилась, устала. Наступили какие– то странные минуты тишины. Всем хочется чего-то необыкновенного, даже волшебного. Генка рисует мелом на доске непристойности. Частенько кое у кого срываются с языка выраженьица, от которых покраснел бы и взрослый. Но никто не обращает внимания: привычно, так и дома у них говорят. Лишь мне иногда не по себе: у меня так дома не говорят. Но я скрываю. Я очень хочу быть здесь своим. Мне совсем не нравится, когда меня дразнят «училкин сын».

А в классе как будто что-то невидимо висит и подглядывает за нами. Пустые большие парты – для взрослых учеников – словно беззвучно смеются над нами. Скучно… Все с надеждой смотрят на Вовку: не придумает ли он какое-нибудь новое развлечение? Но нет, и Вовка примолк.

И тогда начинается галдеж. Каждый пытается рассказать что-то интересное. Но почему-то ничего не получается.

Творчества! Вот чего нам так не хватает! Мы не умеем творить. Мы и слова-то такого не знаем, но чувствуем: нам так нужно волшебство и чудо! Потому что где-то внутри себя, глубоко, мы, хотя и маленькие, ощущаем это чудо и чудесность всего вокруг, загадочность, свою собственную необыкновенность, неудержимую текучесть времени, неразгаданность этого видимого мира… Мы еще верим в сказки, но уже и не совсем верим.

И вдруг я, словно меня кто-то изнутри подтолкнул, говорю:

– В одном классе под классной доской есть дверца. Это тайный ход. Он через стены ведет на запасные лестницы…

Я говорю уверенно, убежденно, и моя новая, неизвестно откуда появившаяся воля подавляет недоверие друзей. Вижу, как заблестели их глаза, наполнились предчувствием сказочного. Им хочется верить мне! Я рассказываю, и все окружающее реальное проваливается куда-то, а остается только то, что я говорю.

Но тут:

– Не ври, учила! – кричит Любка.

Ее всегда бледное, неулыбчивое лицо выражает презрение к училкиному сынку. Но я все-таки подсматриваю и в ее глазах желание необычного. И мне хочется, чтобы именно Любка поверила больше всех.

– Нет, есть дверца! – твердо говорю я. – И в стенах и на запасных лестницах живут такие человечки… такие человечки. – Я показываю ладонью половину своего роста. – Они… они пластмассовые, но живые. Их зовут… школярики. Они тоже учатся, только ночью. Они кушают мел и промокашки, а пьют чернила. Но больше всего школярики любят тетрадки с двойками. Они пробираются ночью в учительскую, там выискивают такие тетрадки, посыпают их мелом, поливают красными чернилами и кушают. Это для них как шоколадки…

Эк разгулялась фантазия! Сам не ожидал.

Воздух в классе густеет от таинственности, все ошеломленно молчат, а я слышу, как в моей груди за слабыми ребрышками что-то дрожит и клокочет. Я не знаю, что это первый в моей жизни озноб творчества. Не знаю, но крепко запоминаю, чтобы использовать эту память через прорву лет в романе, который вряд ли успею дописать…

– А почему ж никто не видел этих твоих… школяриков? – подозрительно спрашивает Любка, но уже как-то неуверенно и почти робко.

– Их днем-то не видно – они только ночью видимые. Эти школярики днем в стенах сидят и на запасных лестницах. И на чердаке еще…

О, эти таинственные, всеми забываемые, но всегда присутствующие запасные лестницы! Они как будто из повторяющегося сна – вроде бы и нет их на самом деле, но они все-таки есть. Да и кому из нашей компании они не снились?!

Лестниц две: в восточном и западном крыльях школы. Они, конечно, всегда закрыты, словно за ними что-то запретное и запредельное. Но каждому из них хоть однажды удалось побывать и на лестницах, и на чердаке, и даже на самой крыше! Еще бы нам не побывать! Я и Славка живем в школе, а остальные – тоже рядом, в бараке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука