Школа жизни. Честная книга: любовь – друзья – учителя – жесть (сборник)

1 сентября 1970 года я пошел в первый класс в польском костюме в тонкую полоску, добытом родителями в магазине «для своих». На сером (буквально) фоне одноклассников в стандартной школьной униформе это явно был «неформат». Впрочем, про дресс-код тогда и я сам, да и мало кто знал, поэтому стильный пиджак с брюками воспринимался мной просто как элемент образовательного процесса. Зато моя первая учительница отнеслась к этому более чем серьезно. Оценив ситуацию, она по-своему создала гармонию в классе, поместив меня на первую парту среднего ряда. А для пущего визуального эффекта определила в пару прекрасную светловолосую девочку с огромными серыми глазами. Такие бывают только в первом классе. Создав такую «красоту», педагогу можно было не волноваться за нужный эффект для входящего в класс школьного и не только начальства.

Благодаря костюму я неожиданно стал «голосом» класса и даже школы и декламировал в нем стихи на торжественных мероприятиях. Изо всей череды запомнился День милиции, когда мне, вместе с другими школьниками, подарили почему-то голубого пластмассового ежика в милицейской фуражке. Такого необычного зверя я ни до, ни после не встречал ни разу. Тем более в фуражке.

В конце концов я настолько проникся важностью миссии чтеца, что сам написал стихи на тему парада на Красной площади и предложил учителям в качестве следующего выступления перед съездом районных партработников. Однако не нашел среди них понимания и даже вскоре был вообще отлучен от сцены. А костюм продержался на мне полтора учебных года, после чего был отдан соседу-первокласснику на вырост.

* * *

Я был настолько поражен соседкой по парте, что начал старательно учиться, чтобы ей понравиться. Было к чему стремиться: пока мы рисовали кружочки, палочки, яблочки и вишенки, ее тетрадь была недостижимым образцом. Зато когда начались диктанты, пришли в действие «законы блондинки», и ее прекрасная голова во время урока «прописалась» в моей тетради. Все автоматом списывалось, а чувства наши рушились на глазах. Да простят меня читающие, но после бесконечных замечаний классной и внутренних терзаний я решился на эксперимент и в очередном диктанте сознательно сделал кучу ошибок. Даже по прошествии многих лет помнится слово «дойж» («дождь») и вариация на тему «побледнела». Первое было показательно осмеяно учительницей перед классом, про второе она рассказала только вызванным родителям, которые бледнели и краснели, слушая педагога.

* * *

Традиционное домашнее задание осенью: сделать пейзаж из природных материалов. Мне это дело нравилось: набрать в лесу веточек, листьев, мха, желудей, рябины и собирать из этого объемные картины на картоне. Но та красота была застывшей, а хотелось движения, драйва. Выход в итоге нашелся: в коробку из-под египетских духов был помещен найденный под старым пнем сонный ужик. Коробку я обклеил мхом, листьями и травой, но так, чтобы она могла открываться, и замаскировал под природную пещерку. За «оживший пейзаж» я заслуженно рассчитывал на бонусы от ботанички, поэтому в школу «домашку» нес аккуратно в руках, а в классе положил на подоконник на солнышко. Уж выполз раньше задуманного – на уроке математики, которую вела директор школы. Змейка успела прослушать только про числитель обыкновенной дроби, подняла голову, и тут ее заметила директор… Все закончилось, в общем, удачно, но змей с тех пор я не переношу.

* * *

Классе в седьмом до нас дошла информация, что если человека усыпить, надавив на определенные точки на теле, он в «отключке» досконально запоминает все услышанное. Дело казалось интересным, но рискованным. Первым решился человек, которого за не выученный наизусть кусок из «Дубровского» ждала годовая «пара» и вместо заслуженных каникул – жесткие домашние санкции. На перемене перед последней литературой группа товарищей прислонила Костю к двери класса и нажала в нужном месте туловища. И он действительно «отключился». Тело окружили и бережно поддерживали в вертикальном положении, дабы не вызвать подозрений у резвившихся в коридоре школьников. Времени на все про все было не больше десяти минут. Текст, «чтобы с выражением», заставили читать отличницу Киру. Увы, мы не успели, хотя держались до последнего – разошлись, когда грозная фигура учителя литературы была в трех метрах. К сожалению, никто из нас не запомнил, как выводить из транса. В итоге тело аккуратно сползло прямо к ногам заслуженного педагога СССР Марии Никаноровны Спицыной, а непутевая голова прилегла на остановившиеся учительские туфли. И тут произошло невероятное: от грозного марьиного рыка: «Это что такое?!» – Костя очнулся и, глядя на нее снизу, уверенно произнес: «Спокойно, Маша, я – Дубровский!»

* * *