Школа жизни. Честная книга: любовь — друзья — учителя — жесть

Библиотека Дома учителя размещалась на третьем этаже здания нашей школы. Но попасть в нее прямо из школы было нельзя. Вход был со двора, нужно было открыть особую дверь, а затем подняться по крутым чугунным старым лестницам. Здесь народу было немного. На просторных широких полках стояли желтенькие и серые тома мемуаров. Я брал их подряд одни за другим и читал воспоминания о Некрасове, о Толстом, о Горьком… Это было, как я сейчас думаю, довольно странное занятие, потому как ни Некрасова, ни Толстого тогда толком не читывал. А еще были книжицы новой фантастики. Особенно меня поразил сборник американской фантастики с рассказом Хайнлайна про слепого барда-космонавта и страшным рассказом Рэя Брэдбери «Вельд».

«Теркин на том свете» и ночные яблоки

Весной 1963 года, в конце десятого класса, к моему возмущению и недовольству, друзья двинули меня в секретари комсомольской организации. Почему я был этим недоволен, сейчас уж и не помню.

Но вследствие сего события я оказался летом в легендарном лагере «Орленок» на первой всесоюзной смене школьного комсомола.

«Орленок» в моей жизни – это отдельная нешкольная история, но о двух событиях расскажу. Где-то в середине смены нас привезли в сочинский дендропарк и отпустили на пару часов в свободный полет. Свобода довольно быстро надоела. Идем мы по дендропарку с киевлянином Сашкой Шаргородским и скучаем (сам дендропарк нам уже по барабану, и про все на свете вроде переговорили). А навстречу нам шагает наш вожатый Стас, и в руках у него газета «Известия».

Сели мы втроем на скамеечку, а Стас и говорит: «Ребята, а давайте я вам почитаю!» Разворачивает эту свою газету и начинает: Александр Твардовский, «Теркин на том свете»…

Второе событие случилось в последнюю лагерную ночь. У столовой на берегу моря был небольшой декоративный бассейн. И вот в него в тот вечер-ночь насыпали много-много зеленых, сочных яблок. Кто это придумал, кто насыпал – мы не знали, да и не стремились знать. Как я сейчас думаю, это был гениальный человек.

Почти до рассвета то с одной, то с другой компанией я бродил по лагерю, и все наши хождения завершались и начинались у бассейна с яблоками. Мы брали по яблочку и продолжали наши бесконечные разговоры про то, как и что случалось в лагере и какую правильную замечательную жизнь мы устроим, когда вернемся в свои школы. И сквозь эти вдохновенные, правильные разговоры проскакивали искры симпатий.

Яблоки кончились под утро, когда из-за дальних гор поднимался, подсвечивая тихое море, розовый рассвет.

Рассвет и бассейн с яблоками стали для меня как бы символами свободной жизни, когда нет жестких ненужных правил, но есть ясные, как сейчас скажут, позитивные устремления, пронизывающие жизнь.

Странное сообщество: юные коммунары

Самая странная, по сегодняшним меркам, история произошла в первый послешкольный год. Тот круг, к которому я принадлежал в школе, обозначил себя как «Клуб юных коммунаров». Нас было то пятнадцать, то двадцать человек в возрасте от пятнадцати до семнадцати лет. А троим, кто уже окончил школу, но продолжал, как сейчас сказали бы, тусоваться в школе, по восемнадцать.

Наверное, учителя были в растерянности от нашего существования. Пионерия, комсомол – это понятно, но тут кто-то еще – что бы это значило?

Спустя лет пять, когда все мы окончили школу, гуляла легенда, что ходили мы, старшеклассники, в зеленых рубашках, буденовках и красных пионерских галстуках. Правда была только про галстуки. Они были у нас и вправду красные, но не пионерские, а «коммунарские», обшитые нашими девчонками синей каймой.

Директор, как мы теперь понимаем, либеральничал (или время было такое). Скорее всего, не без его ведома нам позволялось расписывать по собственным эскизам стены пионерской, вывешивать никем не утвержденные стенгазеты, вести до глубокой ночи в той же пионерской «умные» разговоры, устраивать школьное кафе и сманивать пятиклассников (полная авантюра!) в поход.

А еще мы тихо, при свечах, для себя пели:

Но если вдруг когда-нибудь мне уберечься не удастся,
Какое б новое сраженье не покачнуло б шар земной,
Я все равно паду на той, на той единственной Гражданской
И комиссары в пыльных шлемах склонятся молча надо мной…

Потом, когда мы посмотрели фильм «Республика “ШКИД”», у нас возникли неожиданные переклички-ассоциации.

Позже, в 1968 году, когда я уже учился в МГПИ, откликнулось. С нами, студентами, перед съездом ВЛКСМ проводили анкетирование, и я писал в анкете, что необходимо создать специальную подростковую – среднюю между пионерами и комсомолом – организацию. И был огорчен, что никаких следов моего предложения на съезде не прозвучало.

Школа с другой стороны: начало

1967 год. Мы – студенты МГПИ, третьекурсники, зачем-то ездим в школу на окраине Москвы. Считается, что мы вожатые.