Школьная королева

В это время Клотильда была большим утешением для Китти. В ней было что-то сильное, американское; она была так самостоятельна и, по-видимому, так привязалась к Китти, что и девочка становилась сильнее в ее присутствии.

– Что ты хочешь сказать, Китти О’Донован? – переспросила Клотильда. – Говори, что бы это ни было! По твоему лицу я догадываюсь, что ты хочешь сказать что-то смелое. И я буду только еще больше уважать тебя за это.

– Это не смелость, а слабость, Кло, – произнесла бедная Китти. – Я устала, смертельно устала, так что не знаю, что делаю; мне страшно хочется пойти в комнату дорогой Елизаветы, лечь на ее софу и уснуть. Ты сделаешь для меня, что надо. Все это ужасно, но я ничего больше не могу сказать. Если бы со мной разговаривали до второго пришествия, я повторяла бы одно и то же: «Я никогда, никогда не писала этого письма». Вот все, что я могу сказать.

Клотильда посмотрела на девочек.

– Анжелика, ты ничего больше не хочешь сказать королеве мая?

– Нет, ничего, – ответила Анжелика. – Мне кажется, что ее можно только пожалеть, и мне очень, очень жаль ее.

– А ты, Томасина, добавишь что-то? – продолжала Клотильда.

– Считаю, что она немного упряма. Глупо настаивать на своей невиновности, когда знаешь, что будет доказано противное.

– А ты, леди Мария? – сказала Клотильда, отворачиваясь с презрительным жестом от Томасины.

– Я? Я желаю верить всем сердцем, всей душой, что Китти не виновата, – сказала леди Мария.

– Но все же не думаешь этого, – улыбнулась Томасина.

– Я не уверена, не уверена, – призналась маленькая леди Мария, – но страшно хочу увериться.

– А ты, Маргарита?

– Я сильно склоняюсь к мысли, что тут есть какой-то обман, – ответила Маргарита, – и вижу выход в том, чтобы достать это письмо. Никак не могу понять, почему Китти так хлопочет, чтобы письмо не было прислано сюда. Это сильно говорит против нее.

– Нисколько, – сказала Клотильда, в глубине души сознавая, что это правда. – Вы знаете, на каком основании она делает это. Вам никогда не доводилось встречать такого ирландца, как О’Донован; он не вынес бы мысли, что его дочь могут обвинить в таком поступке.

– Ну, может быть, – сказала Маргарита, – но вот настоящее положение дел: ты, Елизавета, ты, Клотильда, и вы, мисс Хонебен, – вы все на стороне Китти и считаете ее невиновной, хотя у вас нет для этого никаких оснований.

– Я не говорила, что у меня нет оснований, – прервала ее Клотильда.

– Все равно. Остальные не могут представить оснований, а ты не хочешь сказать.

– Я не стану говорить, пока не буду уверена, – ответила Клотильда.

– Итак, три на стороне Китти, а четыре против нее. Я хотела бы быть за нее, если бы могла. Сама Китти уничтожает этот шанс, отказываясь написать письмо домой. Анжелика – ну, она смотрит на это, как француженка. Она считает Китти невиновной, но думает, что и о проступке-то не стоит говорить, – усмехнулась Маргарита, глядя на Анжелику. – Леди Мария очень хотела бы считать Китти невиновной, но не может. Томасина… она верит в виновность Китти. А теперь иди, Китти, спать.

– Пойдем ко мне, дорогая, – позвала Елизавета.

Она провела усталую девочку в свою уютную гостиную, которая, если бы все шло как следует, принадлежала бы королеве мая.

– Ну, Китти, я остаюсь здесь не для того, чтобы ты плакала, – сказала Елизавета, – ты и так уже столько плакала… Я сделаю все, что можно, чтобы помочь тебе выйти из этого ужасного положения, а ты должна быть мужественной и стоять на своем. Ты не виновата, милая, я знаю это. Я вполне доверяю Клотильде. Она напала на след. Не имею ни малейшего понятия о том, куда он ведет; но у Клотильды есть какая-то нить, и нам лучше всего оставить ее в покое. Что касается других в твоей свите, то их мнение не имеет важного значения, за исключением того, как оно повлияет на всех девочек школы. Теперь приляг на софу… Да ты совсем холодная!

– Я… я почти не завтракала сегодня, – сказала Китти.

– Правда, бедняжка! Я видела, что ты смотрела на Мэри Купп и не дотронулась до еды.

– Мэри получила письмо, – сказала Китти. – Вероятно, о брате. Как-то его здоровье, Елизавета?

– Право, не знаю, дорогая моя, и не особенно забочусь. Я так искренне презираю Мэри Купп, что никто из ее близких не интересует меня. Укройся хорошенько, чтобы согреться. Я вернусь через несколько минут.

Вскоре дверь в комнату отворилась; вошла, однако, не Елизавета, а мисс Хонебен.

– Клотильда Фокстил прислала за Елизаветой, – объяснила она, – и Елизавета не может прийти к тебе, милая. Не знаю, в чем дело. Вероятно, случилось что-то важное. Елизавета просила меня принести тебе еды и проследить, чтобы ты поела. Мы не хотим, чтобы ты захворала, и потому ты должна есть. Сядь поудобнее, выпей вкусного горячего какао, поешь хлеба с маслом, а я посижу с тобой. Поговорим о чем-нибудь, только приятном.

– Как вы добры ко мне, мисс Хонебен.