Школьники «ленивой мамы»

Мы хотим знать все о своем ребенке, движимые чувством тревоги. Парадокс в том, что именно наша тревога часто становится препятствием для доверительного общения. Ребенок видит слишком эмоциональную реакцию и делает вывод: «Об этом родителям лучше не рассказывать». По этой причине многие подростки охотнее делятся своими проблемами с психологом, чем с мамой. (Я не говорю про всех подростков, я говорю про тех, кто приходит ко мне на консультацию. В восьмидесяти процентах это девочки.) У меня как-то спросила мама девочки-подростка, моей постоянной клиентки: «Все-таки почему моя дочь предпочитает ходить к вам каждую неделю? Почему с вами она откровенна, а от меня закрывается?» Потому что я ее слушаю не так, как мама. (Как мама, я слушать тоже умею, у меня есть свой родительский опыт. Как мама, я сама не всегда могу удержаться от интервенций.)

У девочки первая любовь и сложности во взаимоотношениях с мальчиком. Они то мирятся, то ссорятся. Ей совершенно не понятно, как он может сначала признаваться ей в любви, потом целоваться с девочкой из параллельного класса, потом писать ей, что скучает, и при этом ставить «лайки» под фотографиями другой девочки… Сердце болит, слезы душат, не хочется идти в школу, чтобы не встретиться с той, другой… И постоянно хочется мониторить, кто из участников драмы сейчас онлайн…

Мама говорит: «Соберись. Тебе надо готовиться к экзаменам! Выкинь из головы все, что не относится к учебе». Потому что мама тревожится, как дочка закончит школу. Мама говорит: «Хватит уже слезы лить. У тебя таких мальчиков еще с десяток будет». Она хочет поддержать, а дочка в этом слышит обесценивание своих чувств. Мама говорит: «Я тебе сразу говорила, что он мне не нравится и что не надо с ним дружить». Слушай маму, мама плохого не посоветует, у мамы жизненный опыт… Дочка слышит в этом осуждение. Ей больно, а теперь еще и стыдно.

«Попробуйте, – говорю я маме, – просто слушать. Быть рядом с ней. Не обесценивать ее боль. Не осуждать эмоции. Не оценивать поступки. Не говорить, что нужно делать, а что не нужно. Не советовать, если дочь об этом не просит. Не выпытывать больше, чем она готова рассказать прямо сейчас. Налейте чай. Достаньте шоколадку. Укройте пледом. Обнимите. Промокните слезы. Молча посидите рядом, сколько понадобится. Примите факт, что экзамены могут волновать гораздо меньше, чем отношения с «так себе» мальчиком… Успокаивайте себя возможностью пересдачи».

Вполне возможно, что после «впустую потраченного вечера страданий» у принятой и поддержанной дочки появятся силы на подготовку к экзаменам.

Заключение

Есть такая психологическая защита – вытеснение, суть которой в активном мотивированном устранении события из сознания. Проявляется в виде забывания. Забываем о плохом.

Я думала, что у меня о школе остались только хорошие воспоминания. Но когда я начала работу над этой книгой, я попросила читателей моего блога поделиться со мной школьными историями. Читая чужие истории, я вспоминала свои, аналогичные прочитанным.

Ощущение стыда, когда я не могу ответить на вопрос, стоя у доски; переживание того, что на меня сейчас все смотрят, мешало мне подумать и ответить на следующий вопрос учителя.

Ощущение обиды и возмущения, когда меня поставили в угол перед всем классом, причем чужим классом, и за то, чего я не совершала. Я просто шла по коридору мимо класса, а учитель выхватила меня, отчитала, что я срываю урок, и поставила в угол у доски. До меня в дверь класса барабанили какие-то мальчишки, потом они быстро убежали. Возмущенный учитель, открыв дверь, увидел меня. В первом классе я думала, что с учителями нельзя спорить.

Ощущение стыда и ужаса, когда учительница физкультуры заставила одноклассницу, забывшую дома спортивную форму, бегать в трусах и майке. В момент прыжка через козел, есть такой гимнастический снаряд, у трусов лопается резинка, трусы сваливаются… Мне было стыдно быть свидетелем унижения и страшно оказаться на месте одноклассницы. Это был второй класс. Мы еще не знали, что учителей не всегда нужно слушать.

Ощущение стыда и обиды, когда учитель перед всем классом раскритиковал мой рисунок, нарисованный на неаккуратно вырванном из альбома листе. Она держала мой рисунок у себя над головой, трясла им и зло выговаривала: «Ну неужели нельзя догадаться и аккуратно обрезать край ножницами? Как не стыдно сдавать такое?» Это был второй класс. Тогда я еще очень болезненно воспринимала критику.