Школьные дни Иисуса

– Ужас, да? – говорит женщина, стряхивая воду с волос. Он узнает ее, вспоминает имя: Изабелла. В дождевике и на высоких каблуках она довольно элегантна, довольно привлекательна. Взгляд у нее беспокойный.

– Вы о погоде? Да, сроду такого дождя не видал. Будто конец света.

– Нет, я про сеньору Арройо. Для детей очень неприятно. Такая репутация была у Академии. А теперь вот ума не приложу. У вас на Давида какие планы? Оставите здесь?

– Не знаю. Нужно обсудить с его матерью. А что именно вы имеете в виду – о сеньоре Арройо?

– А вы не слышали? Они расстались, Арройо, и она сбежала. Вероятно, это можно было предвидеть – молодая женщина, мужчина постарше. Но посреди учебного года, не предупредив родителей. Не понимаю, как Академия сможет дальше работать. Таково слабое место маленьких предприятий: они слишком зависят от отдельных людей. Ну, нам пора. Как же разлучать детей? Вы наверняка гордитесь Давидом. Такой умный мальчик, говорят.

Она поднимает воротник дождевика, смело шагает под дождь, стучит в окошко машины.

– Карлос! Карлито! Мы уезжаем. До свиданья, Давид. Может, как-нибудь заедешь к нам поиграть. Мы с твоими родителями созвонимся. – Махнув на прощанье рукой, она уезжает.

Двери в студию распахнуты. Они поднимаются по лестнице и слышат органную музыку, стремительный бравурный пассаж звучит вновь и вновь. Алеша ждет их, лицо напряженное.

– Там все еще дождь? – говорит он. – Иди сюда, Давид, обнимемся.

– Не грусти, Алеша, – говорит мальчик. – Они ушли к новой жизни.

Алеша бросает на него, Симона, растерянный взгляд.

– Дмитрий и Ана Магдалена, – терпеливо объясняет мальчик. – Они ушли в новую жизнь. Они будут цыгане.

– Я совершенно сбит с толку, Алеша, – говорит он, Симон. – Я выслушиваю разные истории и не понимаю, какой верить. Я требую разговора с сеньором Арройо. Где он?

– Сеньор Арройо играет, – говорит Алеша.

– Это я слышу. Тем не менее, могу я с ним поговорить?

Быстрый, блистательный пассаж, который он уже слышал, теперь переплетается с более тяжелым, басовым, он, кажется, как-то смутно связан с первым. В музыке нет грусти, нет задумчивости, ничего такого, что подсказывало бы, что музыканта бросила красивая молодая жена.

– Он за клавишами с шести утра, – говорит Алеша. – Вряд ли он хочет, чтобы его прерывали.

– Хорошо, время есть, я подожду. Вы не могли бы проследить, чтобы Давид переоделся в сухое? И можно мне позвонить?

Он звонит в «Модас Модернас».

– Это Симон, друг Инес. Передайте ей, пожалуйста, в Новиллу. Скажите, что в Академии неприятности и что ей нужно без промедления вернуться домой… Нет, у меня нет ее номера… Просто скажите «неприятности в Академии», она поймет.

Он усаживается ждать Арройо. Не будь он так раздражен, мог бы наслаждаться музыкой – как блестяще музыкант переплетает мотивы, какие дарит гармонические сюрпризы, какая у него логика решений. Настоящий музыкант, несомненно, – обреченный на роль школьного учителя. Неудивительно, что он не склонен общаться со взбешенными родителями.

Алеша возвращается с пластиковым пакетом, в нем – мокрые вещи мальчика.

– Давид пошел поздороваться со зверями, – докладывает он.

Мальчик врывается в студию бегом.

– Алеша! Симон! – кричит он. – Я знаю, где он! Я знаю, где Дмитрий! Пошли!

Они идут за мальчиком по боковой лестнице в обширный, плохо освещенный подвал музея, мимо строительных лесов, мимо полотен, приваленных как попало к стенам, мимо группки мраморных ню, перетянутых вместе веревками, пока не оказываются в маленькой выгородке в углу, собранной из фанерных листов, сколоченных тяп-ляп, без потолка.

– Дмитрий! – кричит мальчик и колотит в дверь. – Тут Алеша! И Симон!

Нет ответа. Он, Симон, замечает, что дверь в выгородку заперта на замок.

– Там никого нет, – говорит он. – Тут заперто снаружи.

– Он там! – говорит мальчик. – Я его слышу! Дмитрий!

Алеша подтаскивает секцию лесов, прислоняет ее к стенке выгородки. Поднимается, заглядывает внутрь, поспешно спускается.

Не успевают они поймать его, Давид тоже взбирается по лесам. Видно, как на вершине он столбенеет. Алеша лезет за ним, снимает его.

– Что там? – спрашивает он, Симон.

– Ана Магдалена. Идите. Заберите Давида. Звоните в «скорую». Скажите, несчастный случай. Скажите, чтоб скорее приезжали. – Тут колени у него сдают, и он оседает на пол. Лицо бледное.

– Скорей, скорей, скорей! – говорит он.

Все дальнейшее происходит в спешке. Приезжает «скорая», за ней – полиция. Из музея выводят всех посетителей, у входа выставляют охрану, лестница в подвал перегорожена. С обоими мальчиками Арройо и оставшимися пансионерами Алеша уходит на верхний этаж здания. Сеньора Арройо не видно и не слышно – органный чердак пуст.

Он, Симон, обращается к одному из полицейских.

– Можно нам уйти? – спрашивает он.

– Вы кто?

– Мы – те, кто нашел… кто нашел тело. Мой сын Давид здесь учится. Он очень расстроен. Я бы хотел забрать его домой.

– Я не хочу домой, – объявляет мальчик. Вид у него решительный, упрямый; потрясение, от которого он поначалу притих, кажется, отпускает его. – Я хочу увидеть Ану Магдалену.

– Этому уж точно не бывать.