Школьные годы чудесные

Мы с maman спустились по тропинке вниз, по косогору в овраг. Заблудиться было практически невозможно. Тропинка была вытоптана ногами тысячи тысяч паломников. Где уж совсем был крутой спуск-подъем, там чьи-то заботливые умелые руки соорудили лестницы с перилами, да украсили их затейливой резьбой.

Внизу на обширной площадке стояла старая покосившаяся избушка из почерневших брёвен, а неподалёку был выкопан небольшой резервуар, изнутри обложенный камнем. В резервуар из ржавой трубы стекала ручейком вода.

И туда, и туда были очереди. К избушке, а это оказалась купель, стояли двойной очередью мужчины и женщины. К роднику — очередь с канистрами, бутылками, даже трехлитровыми банками — набрать воды, которая считалась святой.

Maman рванулась к купальне, благо заходила группа женщин. Группа была небольшой, так что моя родительница вклинилась в их число.

Мужики выходили из купальни взлохмаченные, мокроволосые, оживленные, оборачивались, крестились.

Я присоседился к ожидающим. Ждать пришлось минут пятнадцать, пока дамы не стали выходить. Выходили по одной, тоже мокроволосые, оживленные, во влажной одежде. И никто не думал вытираться, сушить волосы.

— Нельзя! — разъяснял вполголоса стоящий недалеко от меня мужчина ребенку 7–8 лет, видимо сыну, держа его за руку. — Вода святая. Вытирать её нельзя, должна сама высохнуть. Понял?

Ребенок закивал головой.

Maman вышла одной из первых, забрала у меня из рук канистры:

— Я пойду воды наберу!

Наконец из купальни вышли все женщины, наступила наша очередь.

Сама купальня представляла собой квадратный сруб 6×6 с квадратным же бассейном-купелью посередине, заполненной водой. Бассейн был огорожен высокими деревянными бортиками, вниз спускалась деревянная лестница, тоже с перилами.

Возле входа буквой «Г» стояли деревянные лавки, на стенах — прибиты крючки, на которые вешалась одежда.

Мужчины раздевались, подходили к бассейну, крестились, спускались в него по очереди, три раза окунались с головой, опять крестились, выходили, обходили бассейн по кругу, останавливаясь возле старенькой потемневшей иконы, крестились на неё и шли обратно в купель. Положено, оказывается три раза окунуться, три раза пройти вокруг бассейна.

Я посмотрел на воду магическим зрением. Кажется, я уже устал удивляться. В магическом зрении это выглядело, будто купель была заполнена не водой, а «живой» энергией. Она впитывалась в человека при погружении через кожу, сверкала зелеными искрами, когда он выходил из воды.

Очаги болезней либо исчезали, если были незначительными, либо существенно уменьшались в размерах.

Подошла и моя очередь. Я, как и все, задом аккуратно спустился по грудь в купель по скользким потемневшим ступеням в воду, держась за поручни. Тело обожгло невероятным холодом. Превозмогая желание немедленно выскочить, я всё-таки окунулся с головой раз, другой, третий, после чего практически вылетел из воды. Замер.

Странно, никто не смеялся, меня даже не торопили, чтобы отошел, терпеливо ожидая, когда я приду в себя. Я отшагнул и вместе со всеми пошел вдоль бассейна. Остановился возле потемневшей иконы. Креститься не стал, некрещеный я, да и в бога не верил, хотя рука, как мне показалось, дернулась… Посмотрел на потемневший от времени и влаги лик на доске, прошел дальше…

Я еще два раза окунулся в купель, одел на влажное тело, футболку, рубашку, натянул свои «Рилы» и вышел наружу.

Maman уже ждала с полными канистрами поодаль.

— Ну, как тебе? — весело поинтересовалась она.

— Еще разок, и внуков ты бы не дождалась! — пошутил я. — Отморозил всё, что можно!

Действительно, когда погружался в купель больше всего у меня пострадали «фаберже», которые съёжились, наверное, до размеров горошин.

— Здесь и зимой, и летом температура воды держится 4 градуса, — сообщила maman, не обращая внимания на мою шутку. — Постоянно.

Я поднял канистры. Не тяжёлые, всего по десять литров. Пошёл вперед. Maman засеменила за мной.

— Мэм, а ты Валере говорила насчёт покупки дачи? — поинтересовался я.

— Да, — ответила maman мне в спину. — Посоветовалась. Сказала, что ты сторонник приобретения дома в деревне, а не дачи. И он поддержал твою идею.

— А говорила, что мы деньги дома храним? — продолжал расспрашивать я на ходу.

— Конечно, — подтвердила maman. — Я их даже с ним пересчитала.

— Что? — я встал как вкопанный, поставил канистры на траву, повернулся. — Мэм, я, конечно, понимаю ваши чувства, но так нельзя… Ты его всего неделю знаешь! А так доверять…

— Две недели! — поправила меня maman возмущенным голосом. — И я чувствую, что у нас взаимные чувства! У него трехкомнатная квартира! Я с ним собираюсь даже пожить немного.

Она замолчала, сообразив, что сказала лишнее мне, как сыну. Покраснела.

— Ну, мы ж должны узнать друг друга поближе, прежде чем расписаться… — пробурчала она, пряча взгляд.

— За… Замечательно! — я глубоко вздохнул, поднял канистры. — Пошли!

Вот и всё! И что теперь делать? Чтобы и волки были сыты, и овцы целы, и пастуху вечная память?

Дальше, до самой вершины мы молчали.