Школьные истории, веселые и грустные (сборник)

…На этой площади я праздновал праздник Победы, вбирал в себя гром салюта, всполохи ракет, коловращение тысяч людей, соединенных одним восторгом. И каменный столп посредине площади, поставленный в честь другой победы, но все равно — Победы… Какой-то — сам по себе и вместе со всеми — гражданин кидает изо всех сил кверху шапку, выкрикивает, что есть мочи одну-единственную фразу, вместившую в себя все: «Да здравствует наша Советская Революция!»

Я находил в себе любовь и подбирал к любви, как подбирают по слуху музыку, ее выражающие слова.

Учитель словесности похвалил мое сочинение «За что я люблю мой город». Похвалу я запомнил, она подводила под чем-то черту, с нее начиналось что-то другое.

Спасибо учителю словесности!

На выпускном экзамене я получил пятерку за сочинение. Малость поплавал по физике и химии, но все-таки удостоился серебряной медали. То был первый год, когда отличников стали награждать медалями. Медали имели вес. Закоренелый, стопроцентный отличник нашего класса Меховщиков получил золотую, а я серебряную. С серебряной медалью меня приняли без экзаменов в университет.

До этого было еще далеко, если считать оттуда, от первых моих опытов любви к литературе. И еще дальше, если считать обратным счетом, отсюда, от стола, за которым я пишу этот мой рассказ.

На выпускном вечере мы, юнцы с пробивающимися усиками (некоторые из нас прицепили к пиджакам военные медали), сели к одному столу с нашими учителями и выпили по первой, по второй. После третьего тоста Владимир Сергеевич Высоких скомандовал:

— Народ, разрешаю курить.

«Народ» полез в карманы, почти у каждого там что-нибудь да нашлось. Некоторые защелкали модными в ту пору портсигарами. «Народ» окутался дымом. Члены родительского комитета заквохтали: «Как это можно, они же еще мальчишки, это антипедагогично…» Но «народ» уже что-то свое говорил, не слушался старших, у «народа» прорезался голос.

Потом были танцы. Девушки из соседней женской школы, отпраздновав свой выпуск по-девически скромно, пришли к нам в гости. Аккордеонист играл танго «Счастье мое», «Брызги шампанского», фокстрот «Розамунда». Я танцевал с математичкой Калерией Викторовной, готов был ее полюбить, сожалел, что не полюбил ее раньше. Пионервожатую Соню я тоже полюбил: танцуя с ней танго, видел краешком глаза стоящего на руках физрука Шленского. Он, кажется, даже ходил на руках.

Кто-то пел, кто-то отбивал чечетку. У всех все получалось в тот вечер. Выпускников мужской средней школы переполняла энергия освобождения. Сегодня мы стали на крыло. Летим… Мы целовались с учителями, изливали им свои души. И девушкам — тоже… Мы ни капельки не робели перед девушками.

Поздно вечером я шел по набережной с двумя самыми красивыми девушками из соседней женской школы. Я любил их обеих с одинаковой силой, соизмеримой разве что с силою распиравшего меня счастья. На дворе была весна. Уже четыре года как кончилась война. Я закончил мужскую среднюю школу с серебряной медалью. Мне хотелось стать на руки и пойти вверх ногами, как ходил на вечере физрук Шленский. Но этого я не умел, не научился на уроках физкультуры. Любовь к литературе оказалась сильнее любви к физкультуре.

Я порывался прыгнуть в ледяные, черные воды Невы в новом моем костюме, сшитом к выпускному вечеру в ателье. Я бы прыгнул, но девушки не пускали меня, говорили, что плавать не стоит, и так хорошо. Я нужен им был непромокший, неутонувший. И я подчинялся их женственной воле и логике. Я их любил.

Но надо, надо было что-нибудь сделать. Так, даром любовь не дается. И вот… Навстречу нам двигалась во всю ширину набережной компания подгулявших парней. Девушки не пришли к ним на выпускной вечер. Парни подметали клешами мостовую, не разрядившиеся, не смягченные. Они были старше нас, может, кончили техникум или школу рабочей молодежи. Парни что-то сказали моим девушкам, как-то их задели. Глаза мои застил туман. Я вдруг почувствовал необычайную легкость, будто прыгнул с десятиметровой вышки, — я кинулся на парней…

Парни побили меня с чувством, с толком, с расстановкой. Их было более десяти. Не знаю, каждый ли из них сумел приложить руку к моему просветленному в этот вечер лицу. Возможно, они помешали друг другу, а то бы…

Драка получилась быстротечной. Били меня без злобы, так, для разгона крови. А я и подавно. После короткой драки мы пожимали друг другу руки, побившие меня парни, помню, мне говорили:

— Хорошо подрались. Спасибо.

Мои добрые феи по гранитным ступеням свели меня к самой воде, достали батистовые платочки, обмакнули их в невскую воду, омыли мое лицо. Мой нос был расквашен, кровоточили губы и десны. Вода была холодна и пахла мазутом. Заботу и ласку моих любимых девушек я принял как должное, я их заслужил. Касания девичьих перстов, сострадание во взорах целительнее любых примочек и промываний.

Тех, самых красивых девушек из соседней женской школы я больше ни разу не встретил. Любовь к ним постепенно прошла. Но способность влюбляться сразу в двух и более девушек сохранилась во мне на всю жизнь, доставила бездну терзаний — и мне и девушкам.