Школьный бунтарь

Ронда бросает ручку и разочарованно вздыхает. Она бросает на меня усталый взгляд, и я наконец-то вижу ее. Она очень устала. Это неблагодарная работа и в лучшие времена, я знаю это. Вот почему каждый социальный работник, которого я когда-либо встречал, пресыщен и полностью смирился с тем, что система сломана.

— Разве ты еще не научился выбирать свои сражения, Алекс?

Я пожимаю плечами, не желая отказываться от своей точки зрения.

— Если я уступлю в чем-то, то в конечном итоге проиграю. И я не хочу потерять из-за нее Бена. Он единственная семья, которая у меня есть в этом мире. Как только мне исполнится восемнадцать, то подам прошение об опеке над ним. Я возьму его к себе жить, и мне больше не придется беспокоиться о всякой хрени Джеки.

Ронду это заявление не удивляет. Это не та идея, которую я только что выхватил из воздуха. Я всегда планировала забрать Бена, как только стану достаточно взрослым. Я ждал этого семь лет, и теперь конец уже близок. Теперь мне осталось ждать всего семь месяцев, прежде чем я смогу стать законным опекуном Бена, и мы сможем свалить из Вашингтона.

— Малыш, прямо сейчас я бы сказала, что шансы любого судьи присудить тебе опеку над этим ребенком равны большому жирному нулю, — сообщает мне Ронда. — Взгляни на себя. Ты ездишь на мотоцикле. Твои руки больше похожи на чернила, чем на кожу…

— О, так вот оно как? Я ожидал от вас большего. Учитывая, что вы не только чернокожая, но и женщина, я бы подумал, что вы будете немного менее осуждающей, чем…

Ронда поднимает руку, прерывая меня.

— Даже не пытайся проворачивать это дерьмо со мной, парень. Я не должна сидеть здесь и тратить свое время на тебя. У меня есть собственный ребенок, и я закончила работу двадцать пять минут назад. Могу уйти отсюда в любое время, а ты можешь сидеть здесь со своим плохим отношением в тишине, если это то, что ты хочешь. Или ты можешь заткнуться к чертовой матери и выслушать меня.

Она ждет; судя по выражению ее лица, она действительно встанет и уйдет, если я скажу еще хоть одно слово, поэтому я держу рот на замке. В конце концов, как ни противно мне это признавать, мне нужна Ронда на моей стороне.

— Хм. Так я и думала, — бормочет она себе под нос. — Мне плевать, будь у тебя татуировки на твоих чертовых глазных яблоках, Алекс. Мне плевать, будешь ли ты ездить на переделанном мусоровозе и весь день обращаться к себе в третьем лице, как чертов псих. Единственное, что имеет для меня значение — это благополучие Бена. Если бы я думала, что ты достаточно зрелый, ответственный и серьезный, чтобы заботиться о десятилетнем мальчике, то я бы без колебаний порекомендовала Бену поселиться с тобой, как только тебе исполнится восемнадцать.

Жар покалывает мне затылок. Я стискиваю зубы, изо всех сил стараясь сдержать свой гнев. Одно горячее, сердитое слово, и я только докажу ее правоту. Каким-то образом мне удается сохранять спокойствие, когда выдавливаю из себя слова, которые жгут мне горло.

— Я уже много лет сам о себе забочусь, ясно? Сам. Я работал. Сам покупал себе еду. Сам готовил себе. Я научился заботиться о своем собственном благополучии, когда парень, с которым вы меня свели, напивался и выбивал из меня дерьмо каждую чертову ночь. Я более чем способен позаботиться о своем маленьком брате. И знаете, что? Я сделаю это бесплатно. Вам не придется платить мне ни копейки…

— Дело не в деньгах, Алекс…

— Тогда что вы имеете в виду, если считаете, что я достаточно серьезен насчет Бена? Я серьезен как сердечный приступ. На следующий же день после моего дня рождения, я уйду из дома Джеки со своим младшим братом, и она ни черта не сможет с этим поделать. Так что, пожалуйста. Давайте, скажите мне, что это недостаточно серьезно для вас.

— Ты обращаешься с ним, как с игрушкой PlayStation, Алекс. Несмотря на то, что ты чувствуешь, Бен не является объектом собственности, которая была у тебя конфискована. Ты не заслуживаешь того, чтобы он был передан тебе, как только ты будешь соответствовать самым элементарным критериям только потому, что у тебя с ним общие мать и отец. Это совсем не так работает.

Боже. Если сейчас я хотя бы раздвину губы, то просто взорвусь. Я изо всех сил стискиваю зубы, но гнев не утихает. Мне приходится отвести от нее взгляд, снова отвернуться к окну и смотреть на зимний пейзаж, пока молча киплю от злости.

Вдох.

Один. Два. Три. Четыре.

Выдох.

Один. Два. Три. Четыре.

Вдох.

Один. Два. Три. Четыре.

Выдох.

Ронда фыркает, она явно не может избавиться от собственного гнева. Но когда она снова заговаривает, ее голос звучит гораздо спокойнее.

— В конечном счете, какой-нибудь надутый старикан рассмотрит твое дело. Он будет принимать во внимание твой возраст, и то, как ты решил украсить свое тело, и тот факт, что ты ездишь по гребаной смертельной штуке, и в итоге он очень быстро сформирует свое мнение. А потом посмотрит на твое досье, лежащее перед ним, и прочтет, что десять дней назад тебя поймали в разрытой могиле, когда ты мочился на мертвеца. Как ты думаешь, что он скажет по этому поводу?