Школония

Я стоял возле окна, наблюдая за каждой проезжающей мимо машиной в надежде, что вот-вот к нашим воротам подъедет машина тети. Я не прекращал следить за прохожими, ожидая узнать в одном из них свою тетю Олю. Так длилось две недели.

Однажды отец зашел ко мне в комнату и увидев, как я пристально вглядываюсь в окно, сказал: «Люди, которые умерли, больше никогда не возвращаются. Умирать значит никогда не возвращаться». В тот самый момент я понял значение слова «умирать». Таков был подарок на мой день рождения. Папа вышел из комнаты, забрав мои детские мечты, похитив надежду и раскрыв глаза. И тогда, сидя у окна и обливаясь слезами, содрогаясь всем телом от душевной боли и осознавая, что тетя Оля больше никогда не зайдет в наш дворик, не улыбнется мне, не обнимет, не засмеется своим звонким голосом и не погладит меня по голове, я начал ненавидеть отца за горькую истину, преподнесенную так грубо.

Я заметил, как Настя складывает руки на коленях в нерешительности что-то сделать. Такие нежные руки. Я хотел к ним прикоснуться, но боялся. Боялся, что от этого теплого, мягкого прикосновения размякну душой, и стена, сдерживающая слезы, прорвется.

К каждому ли ребенку Настя могла так проникнуться? Или выражение сочувствия – просто часть ее работы?

Меня накрыл аромат женских духов. Такой насыщенный, что легких не хватало, чтобы вместить все его нотки. Тонкие пальцы приятно перебирали волосы, они легли на мой затылок и привлекли к плечу.

Я обнял ее в ответ. Положил руки на ее неширокую спину, но рука скользнула вниз по шелковому пиджаку и опустилась на тонкую талию.

Образ строгой женщины растворялся, как и я в ее объятиях, в тепле ее хрупкого тела. И тогда я ощутил то, чего раньше не испытывал, но так желал испытать – материнскую ласку. Действительно ли это была она? Или я себе ее нафантазировал? А как иначе объяснить то, что при мысли о том, что Настя вот-вот отойдет от меня, оторвется от моего сердца и сядет обратно на стул, мне становилось так тоскливо?

Я снова слишком быстро привязываюсь к людям.

И вот тепло ее тела уже не грело меня. Она села на стул. В ее глазах не блестели слезы, как в моих, но зато в одном мы сошлись – в улыбках. Как только это произошло, новый камень лег на мое сердце. Эйфория прошла. Тревога вернулась. За мгновение родились десятки вопросов о том, что же произошло на самом деле, пока я был без сознания, и где найти ответы на них.

– Ладно, – сказала Настя, – тебе нужно отдохнуть и все обдумать. Скоро придут следователь и педагог, твой представитель. Ее зовут Елизавета.

Я схватил ее за рукав и стал нервно оглядываться в поисках телефона. Она заметила мое смятение и спросила:

– Ты что-то ищешь?

Я поднял руку и начал тыкать в ладонь, тем самым изображая…

– Телефон? Тебе нужен телефон?

Она достала из кармана брюк свой телефон, который был в три раза больше моего. Понятия не имею, как таким пользоваться. Настя протянула мне его с уже включенным экраном, на котором отображались тетрадные строчки. Это было что-то вроде блокнота, только в телефоне.

Я начал писать свое первое к ней сообщение, но делал это с трудом. Я привык набирать пальцами обеих рук, но здесь приходилось одной удерживать эту громадину.

«вы не знаете где данил?»

Я отдал ей телефон. Прочитав сообщение, она с удивлением взглянула на меня и спросила:

– Данил? Это твой друг?

Я закивал. Он был, пожалуй, единственным, кому я мог выплеснуть свое горе.

– А где он живет, можешь написать? Кто его родители или какая у него фамилия? – спрашивала она, протягивая мне телефон обратно.

Я взял его неуверенно, ибо на все эти вопросы ответов у меня не было.

«у него нет родителей. он беспризорный. данилу 14 лет. у него каштановые волосы и сине-голубые глаза. а еще он высокий. он живет с такими же беспризорными детьми как и он сам».

Когда Настя прочла это, по ее лицу пробежала тень сомнения. Для нее этих сведений было явно недостаточно, чтобы найти Данила.

– Марк, даже не знаю… – протянула она и выдохнула как-то слишком облегченно. Так, будто даже не собиралась мне с этим помогать. – Ты знаешь, где он живет?

«я помню», – написал я в блокноте.

Я вышел из блокнота и взглянул на дату.

Прошло два дня. Раньше Данил приходил ко мне каждый день. Он ведь наверняка пришел ко мне домой и увидел сгоревший дом, наверняка должен был узнать о случившейся трагедии и о том, что папы больше нет. Если так, то он должен был прийти в больницу и искать меня. А что, если он приходил, но я был без сознания?

«пожалуйста позовите врача», – показал я телефон Анастасии.

– Хорошо.

Она открыла дверь, за которой стоял доктор Фролов. Он вошел в палату и подошел ко мне. Следующий вопрос уже был готов на экране телефона:

«ко мне за 2 дня никто не приходил? никто меня не искал?»

– Нет, Марк, никто, – покачал головой доктор.

Не может быть…

Неужели Данил забыл меня? Неужели мои опасения о том, что он исчезнет из моей жизни, оправдались?