Шкуро: Под знаком волка

— Поймите меня, Карл Иоганн, у меня ничего нет, — сказал Шкуро, сморщившись так, словно сейчас заплачет.

— Сюда бы комиссию СС, и деньги бы сразу нашлись, — высказал свое мнение молодой Гензель.

— Мы хотим сражаться, — сказал вдруг Гринчук. — Мы отдадим свою кровь за победу рейха.

— К сожалению, вы все офицеры, — сказал Гензель. — Отдельные рядовые казаки могут вступать в немецкие воинские части и формировать свои подразделения, но командовать ими могут только немецкие офицеры. Я имел честь слышать фюрера на совещании, когда он говорил, что прочитал столько книг по истории России и, в частности, по истории казачества, сколько не прочитал ни один немец. Фюрер сказал, что казаки не принадлежат к русскому народу — они потомки остготов, то есть являются народом германской крови. В трудные для своего Отечества времена они, как люди высшей расы, становились на сторону патриотов и самоотверженно умирали за царя-батюшку. Поэтому командовать русскими казаками должны немецкие офицеры. Ждите, Андрей Григорьич. Через несколько недель Россия будет разгромлена, и вам, конечно, найдется работа.

Возвращались от Гензеля в унылом разочаровании. Шкуро, наверное впервые в жизни, почувствовал собственную беспомощность, ненужность другим людям, жестокую зависимость от огромного кипящего мира, для которого человек всего лишь ничтожная пылинка. Хмуро смотрел он в окно поезда на солнечные поля, как будто ничего незнающие о войне, на свежее дерево ремонтируемых домов, на черноголовых мальчишек на станциях, торгующих газетами и выпрашивающих папиросы.

Наконец, оторвавшись от пейзажей, генерал оглядел своих спутников, сказал, хмурясь:.

— Откуда эта сука узнала о наших запасах? Кто-то продает?

— Подкупила кого-нибудь из наших финансистов-строителей, — предположил Гринчук. — Да и подсчет-то неверный. Чуть не полмиллиона лишних накрутила.

— Нам, господа, и всем нашим надо теперь хорошо соображать, — проговорил Шкуро после паузы. — Жить будем потихоньку, расходиться нам рано: кое-что еще есть, и обстановка может измениться. Разговорчики всякие идут. Но не высовываться. Желтых мало осталось, но, в случае чего, — к Коле Кузьменко. Мне в Париж надо съездить. Там наши генералы все хотят к фюреру пристроиться. Но мы сами пока сидим тихо. Верно говорю, казаки?

— Верно, Андрей Григорьич, — сказал Колкин.

— А я бы в Россию рванул, — сказал вдруг Кузьменко. — Погоны хорунжего мне не треба. И шашки к бою.

— Коля, успокойся. Водочки хочешь? Нет? Жарко? Я, твой командир, приказываю действовать по нашему плану. Лето скоро кончится. Задавит Гитлер Сталина — без нас в России порядка никто не наведет. Не получится с ходу — опять же на нас будут рассчитывать.

Поезд шел по чужой земле, вертелись дома, деревья, люди, и сам генерал Шкуро вертелся, как щепка в чужой грязной речке, и все, что должно случиться с ним, совсем от тебя не зависело.

X

— У нас война особенная, — говорил своим подчиненным командир спецотряда НКВД полковник Палихин. — Как это в кино, забыл название — главное, вовремя смыться.

— «Праздник святого Йоргена», — подсказал старший лейтенант Аркадий Стахеев.

— Вот-вот. У нас, Аркаша, сегодня новички есть — надо им объяснить, чтоб не труханули с непривычки. Если часть полностью разгромлена, практически уничтожена, мы мгновенно отходим. Грузовики, фургоны с пулеметами на ходу.

Впереди, за лесочком, километрах в двух рвались снаряды. Для тех, кто уже бывал на этих заданиях, — это слабый беспокоящий огонь. Обстановку полковник объяснил: впереди, километрах в пяти река Березина. Ее немцы форсировали накануне. Стрелковый полк занял оборону на какой-то маленькой речонке за лесом. Приказано держать оборону. Отступающих возвращать на передний край. Первый выстрел поверху. Не действует — бей в голову. Чтобы потом с ранеными не возиться.

— Майор Шерстобитов, расставляйте цепь — огонь усиливается, — приказал Палихин. — Старший лейтенант Стахеев от меня ни на шаг.

У Аркадия, как у всех командиров, в руках автомат, у рядовых — пока карабины. Аркадий такой привилегии не особенно радовался — конечно, автомат это вещь, но Стахеев очень точно стрелял из карабина и винтовки. Из автомата, не целясь, можно очередью уложить, а здесь искусство, точность попадания. Если целился в глаз, то надо попасть в глаз.

До вечера было далеко, и Палихин с опаской ждал событий. Если здесь форсировали Березину, значит, жди серьезное продолжение. Не первый раз стоял он с заград-отрядом. Иногда отступающих удавалось остановить. Если немцы не очень нажимали. Чаще приходилось вовремя смываться.

Артиллерийский огонь усилился, превратившись в непрерывный сводящий с ума грохот. Вот и крики, и бегущие с позиции красноармейцы. Спотыкаются, падают, ломают кусты… Зашевелилась шеренга заградотряда, закричал полковник:

— Сто-ой! Назад! По бегущим огонь!

Некоторые останавливались, падали, уползали в лес.

В дальних прогалинах появились чужие серые мундиры, затрещали автоматные очереди.

— Из автоматов по немцам огонь! — кричал Палихин.