Шла шаша по соше (сборник)

Возможно, мой друг перенял это хобби у отца. Дядя Миша тоже любил пошутить. Например, размешав сахар в чае, внезапно приложить горячую ложечку – опа! – к щеке кого-нибудь из домашних. Ему казалось, что это очень весело. В ответ на справедливые возмущения дядя Миша произносил какую-нибудь глупость типа: «Обида пройдёт – опыт останется». Или: «Обидки – в жопе паровоз». Или (вздохнув): «Быть папачес – большой мучачес». В остальном это был простой, добродушный человек. Лётчик гражданской авиации.

Однажды Эдик настрогал серы от спичечных головок. Начинил ею отцовскую сигарету. Сверху добавил табачку, аккуратно притрамбовал. И незаметно вернул в пачку. Жаль я не видел, как папачес закурил эту сигарету. Эдик говорил, что вся семья ржала, как ненормальная. И громче всех – дядя Миша, который слегка обжёг нос. Впоследствии, рассказывая этот прикол знакомым, дядя Миша неизменно повторял: «Смышлёный растёт говнюк, весь в меня».

В нашем классе многие натерпелись от шуток Эдика. Особенно здоровые и крепкие ребята. Мой друг предпочитал крупную дичь. Разумеется, он часто получал в глаз, иногда и я за компанию. Эдика это не останавливало. Как-то раз его выгнали с последнего урока. Эдик не пошёл домой. Он разыскал где-то картонный ящик. Положил туда несколько кирпичей и оставил на школьном дворе. Когда толпа одноклассников вывалилась из школы, Эдик сказал амбалу Лёше Карасимову:

– Слышь, Карась. Спорим на щелбан, что я пну эту коробку дальше, чем ты?

– Ты?

– Ну.

Лёша разбежался и что есть силы пнул коробку. Потом всем было очень смешно. Кроме Лёши.

Вова Никитин, шкаф под метр девяносто, флегматичный и покладистый, был ещё здоровее Лёши. К его спине часто пришпиливали записки вроде «У кого нет коня – садись на меня» или «Пни сюда!» со стрелкой, направленной вниз. Вова не обижался. Обидеть его вообще казалось невозможным. Однако моему другу это удалось. Писали контрольную по истории. Мы с Эдиком отдыхали на галёрке. Вдоль стены лежали длинные рейки от исторических карт. Эдик быстро сообразил, что надо делать. Ухватил двухметровую рейку и вонзил в спину Вовы Никитина. Рейку мигом опустил на пол. А за Вовой сидел, уткнувшись в тетрадь, отличник Аркадий. Вова медленно оборачивается:

– Тебе чего?

– Да ничего… – поднимает голову Аркадий. – А что?

– Ладно.

Мой друг повторил этот трюк четырежды. И всякий раз мы слышали примерно тот же диалог. Эдик заскучал. Он понял, что надо форсировать события и долбанул Вову рейкой по голове. Вова повернулся и навесил Аркадию мощную оплеуху. На двадцатилетнем юбилее выпуска я напомнил Аркадию эту историю. Он даже не улыбнулся.

У Аркадия был самый тяжёлый в классе портфель. Именно его Эдик установил на верхней кромке двери в мужскую раздевалку. Он не ждал такой удачи, что войдёт физрук. Физрук, человек без затей, вычислил и больно наказал хозяина портфеля. Думаю: стоит ли рассказывать об этом Аркадию на тридцатилетнем юбилее?

Учителем пения в нашей школе работал алкаш с длинным оранжевым носом по кличке Буратино. Он заставлял нас петь всякие глупости. Эдик раздобыл где-то лобзик и перепилил по диагонали ножку стула, на который должен был усесться Буратино с аккордеоном. Не окончательно перепилил, а так, чтобы держалась на соплях. В этот день Буратино, как назло, долго ходил по рядам, терзая инструмент и следя, чтобы все открывали рты. «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди!..» – ревел он похмельным голосом. Сейчас я понимаю, как ему было тошно. Наконец бедняга сел. После наша классная – химичка Елена Ивановна – разукрасила дневники всем без исключения. Никто не выдал Эдика, хотя классная, понятно, догадалась, чья это работа.

Помню, намечалась контрольная по химии. Мы с Эдиком разбирались в химии, как зайцы в биноме Ньютона. Я твёрдо знаю только одну химическую формулу: це-два-аш-пять-о-аш. Уверен, что Эдик даже её не знает, хотя соединение регулярно принимает внутрь. В общем, контрольная была нам в облом. Мой друг сгонял в кабинет труда за отвёрткой. Открутил два винтика на шляпке замка. Вложил туда трёхкопеечную монету и снова завинтил. Елена Ивановна, опытный педагог, недолго шуровала ключом в замке.

– Редькин, Неволошин! Быстро марш за отвёрткой!

– Почему сразу мы?

– Бегом, я сказала! И потом дневники мне на стол!

Отвёртка лежала у Эдика в кармане. Тем не менее мы послушно направились в сторону кабинета труда. По пути завернули в туалет. Не спеша покурили. Обсудили, как там, возле закрытого кабинета, мечет икру Елена Ивановна. И как радуются одноклассники. Несколько раз попили водички. В итоге контрольную пришлось отменить.

Уроки физкультуры мы с Эдиком часто проводили в раздевалке. Физрук любил волейбол, а мы – наоборот. Когда в голову летит тяжёлый мяч, нормальному человеку хочется отойти подальше. Однажды в раздевалку заглянул Юра Платонов, известный всей школе отморозок. Мы напряглись. Платон серьёзно враждовал с головой.

– Мамая ищу, – недобро сказал Платон. – Видели?

– Нет.

– Ды?… Хм… классные говнодавы. А мне как раз приспичило.

Юра метко помочился в чьи-то высокие зимние ботинки и ушёл.