Шла шаша по соше (сборник)

Я бы не увидел этого фото, если бы не мой приятель Дима. Мы познакомились в Веллингтоне. Человек он своеобразный. Впрочем, среди моих друзей преобладают необычные люди. Дима работает таксистом, одновременно сочиняет авторские песни. Записал четыре диска, где ностальгия по родине number one чередуется с издевательствами над, так сказать, родиной number two. Спрашивается, зачем было уезжать? И почему бы не вернуться? Ещё мой друг коллекционирует военную меморабилию. Каски, ранцы, заржавленные штыки. Задумывается о покупке «шмайссера». Трижды разводился и дважды сходился с первой женой. Предпоследний развод широко отмечался эмигрантской тусовкой. Каждому гостю Дима объяснял:

– Отдал ей б… квартиру, б… шкаф, диван – всё! Только машину оставил. Сижу в полном дерьме. На машине пятнадцать тыщ долга! А я радуюсь, как пацан. Макс, братишка, наливай! Эта б… Эта сс… она… Она мне воздуху не давала. Я без неё горы сверну. Давай – за новую жизнь!

Через пару дней иду на работу. Вижу – Дима, озираясь, спешит из подъезда экс-супруги.

– Эй! – говорю. – Димыч, привет. Ты откуда? Ты вроде как развёлся?

И слышу гениальный ответ:

– Я тут подумал… – вздох. – Света – девушка молодая, красивая. Ей ведь надо с кем-то интимно общаться? Так пусть лучше общается со мной, чем с каким-нибудь проходимцем.

Однажды мой друг увлёкся розыском пропавших без вести защитников Брестской крепости. У него там дед погиб. Дима начал переписку с энтузиастами всего мира. Внедрился в электронные базы данных. Освоился на сайтах диггеров. Якобы нашёл кого-то. Тогда я ему сказал, что и мой дед воевал в тех краях. Не в самой крепости, где-то рядом. Диму эта новость возбудила.

– И что с ним?

– Кажется, пропал без вести.

– Где-то рядом, кажется… Тебе что, наплевать? Это же твой дед!

– Ну, дед… – ответил я. – Только какой смысл? Что изменит это знание?

– Нельзя быть таким прагматиком. Прошлое имеет огромный смысл. Я не могу это объяснить, просто чувствую. Хочешь, узнаем, что стало с твоим дедом?

– Бабушка тридцать лет пыталась.

– Технологии же другие! И раскопали многих за это время. Фотку его сможешь достать?

Вечером я позвонил маме. Через неделю получил факс. Увы, Дима переоценил новые технологии. Зато у меня остались полторы страницы рукописного текста. Всё, что мама слышала о деде из разговоров с отцом, бабушкой, тётей Женей. И вот этот снимок.

Я долго рассматривал человека в военной форме, похожего на меня и ещё больше – на отца. Но с другим выражением глаз. Это выражение редко удаётся голливудским киногероям. Потому что его нельзя сыграть. Дед выглядит благодушным человеком, у которого в кобуре есть наган. И если что – он не промахнётся. Хорошим, добрым малым (на фото он чуть заметно усмехается), которого не стоит злить. Иначе он быстро становится плохим и опасным. Даже без нагана. И это как-то сразу всем понятно. Я переиграл сцену со штрафом. Только вместо меня на платформе был дед. Тридцатилетний, в модном плаще. Кейс для ноутбука через плечо. В руке – сигарета. Интересно, курил ли он? Итак: свет, камера, мотор. Полицаев дед, конечно, заметил раньше меня. Но сигареты не бросил. Просто глядел на них с лёгкой усмешечкой – как в объектив брестского фотографа. Они приближаются, наталкиваются на этот взгляд и… И вежливо напоминают, что здесь не совсем правильное место… в другой раз, пожалуйста, учтите… Счастливого вам дня. Вот так.

Я задумался: как от этого сильного, уверенного человека получился рефлексивный тюфяк вроде меня? Это надо понять. Хотя ответ здесь же, рядом с дедом. Платье в горошек, контрастный макияж. Короткая стрижка с завитками по довоенной моде. Баба Лера. Моя бабушка. Вот у неё знакомый взгляд. Тот самый, который я по утрам наблюдаю в зеркале. Тревога и ожидание. Словно она предчувствовала, какая гигантская задница накроет их всех через месяц-полтора.

Узнав о начале войны, дед немедленно отправил жену и сына в тыл. Собирались наспех: город уже бомбили. Значит, моя бабушка и пятилетний отец видели то, о чём мне и думать неохота. Бабушка никогда не рассказывала об эвакуации. Если по радио или телевизору упоминали Брест, всегда плакала. И просила выключить.

Как многие, воевавшие на границе, дед попал в окружение. Но, как очень немногие, сумел выбраться. Разыскал партизан, затем оказался в Киевском подполье. Работал в городе сапожником. Стало быть, знал это ремесло? В свободные часы координировал теракты, ликвидацию высших немецких офицеров и так далее. В общем, не биография, а готовый киносценарий. Из Киева дед сумел отправить бабушке письмо. Где сообщал, что в отряде познакомился с медсестрой Таней. Она спасла ему жизнь, то-сё, ну понятно – военная любовь. И к бабушке он не вернётся, не держи зла, прости, если сможешь. Бабушка не простила. Уничтожила все его письма и фотографии. От горя и тоски мимоходом переспала с кем-то. Так на свет появился дядя Виталий. Между тем в январе сорок третьего немцы арестовали большую часть киевского подполья. Трое руководителей были казнены. Судьба остальных, включая деда, неизвестна.